— Ага, — ответил Иван.
— Не ври! Я ведь все знаю, Ваня, меня не проведешь! А ну-ка, выкладывай — на черта старое ворошить удумал?!
Иван закинул ногу за ногу, поморщился. Все-то они знают! Прямо, всезнальцы какие-то! К кому ни сунься — все ведомо, все наперед известно, не говоря уж про прошлое! Один он ничего толком не знает, ничего понять не может — чехарда какая-то бестолковая! Уж скорее бы баки цепляли, скорее бы отсюда удочки сматывать!
— Ну, не хочешь говорить — не говори, я не настаиваю, — Хук чуть не выпал из кресла, он был предельно пьян. — Но я тебе окажу, Ваня, дружескую услугу, цени! — он снова громко и противно икнул, выпучил бессмысленные глаза. — Ванюша, — у этого хмыря, — Хук качнул носком башмака в сторону лежащего Крузербильда-Дзухмантовского, — еще с Гиргеи плазменный резачок припасен, поня-ял?!
Хук вывалился все же из кресла. Но не расстроился и не попытался взобраться обратно. А так и остался на полу в полускрюченном положении.
Голова его выбивала чечетку по засаленному подлокотнику кресла. Голос же был тверд и сипат.
— Не дергайся, Ваня! Я киберам сказал, чего надо, они сами все путем упакуют, значитца, и укладут, куда положено, а ты у нас гость, вот и сиди себе гостем! Я на тебя, Ваня, гляжу — и душою отдыхаю, такой ты простой, свойский парень. Но одно я тебе скажу прямо, в глаза, как другу!
— Чего?
— Дурак ты, Ваня, набитый! Вот тебе и весь мой сказ! Оставайся с нами, пропадешь ведь!
Иван усмехнулся. Но было ему невесело.
— Может, с вами-то я еще быстрей пропаду.
— И так может статься, — согласился Хук.
Он снова нажал на клавишу, предварительно совершив титаническое усилие и на четвереньках добравшись до пульта. Там и обмяк.
Киберы монтировали переходник для восьмого бака. Иван вздохнул облегченно — худо-бедно, а дела делались. И только теперь он заметил висевшее на противоположной стене прямоугольное зеркало, каких и у антикваров не сыщешь. Вгляделся в отражение — то ли свет был неважный, то ли он сам неважно выглядел, но из зеркала на него смотрел усталый и совсем не молодой человек с кругами под глазами, почти безгубым напряженным ртом. Иван посмотрел прямо в глаза человеку — и ему стало не по себе: глаза были отрешенными, неживыми, будто что-то потухло у этого человека внутри.
Но наваждение длилось недолго. Иван встряхнулся, пришел в себя. Уставился на лежащего между ним и зеркалом Армана-Жофруа. От пульта гостиной доносился хлюпающий, с присвистом храп Хука Образины.
Иван вытащил из кармана яйцо, подержал его на ладони. И неожиданно, словно решившись, вдруг, прижал его острым концом к шее — над самым кадыком. Сдавил. Яйцо стало мягким. Но лишь до определенной степени. Чем сильнее он сжимал его, тем тверже оно становилось. И не сразу сообразил, что смотреть-то надо в зеркало, а не на эту хитрую штуковину. Когда он поднял глаза, отражавшийся в мутноватой поверхности человек был уже мало похож на него — лишь лоб с шрамом оставался прежним да прямой нос… Но нос на глазах вырастал, обретал горбинку. Подбородок тяжелел, выдвигался вперед. На щеках появлялся синюшный оттенок. Волосы редели и темнели, начинали курчавиться, местами седеть. Тело наливалось тяжестью — неприятной, излишней. Он превращался в Крузербильда-Дзухмантовского — но не в того отчаянного малого, при виде которого звероноидов бросало в дрожь, а в нынешнего — оплывшего, размякшего, опустившегося. При этом Иван оставался Иваном, он не чувствовал ни каких изменений в психике, сознание его оставалось прежним… Превращение произошло в считанные секунды.
Иван оторвал яйцо от шеи, сунул в карман. Заглянул краем глаза на экран — безголовые киберы заканчивали свое дело: капсула была почти подготовлена, даже менее опытный человек понял бы — этих баков, если они, разумеется, не пусты, вполне хватит для начального разгона и входа в Осевое измерение.
Иван собирался уже встать. Но услышал вдруг странное гудение. Он повернул голову. Хук Образина стоял на коленях и отчаянно тер глаза, переносицу, надбровные дуги. Одновременно он на одной ноте, протяжно и совершенно не по-людски выл.
— Ууууу-ааа-у… — вырывалось у него то ли из горла, то ли из ноздрей, — уууууу-ааааа-уу!
Оставив глаза в покое, Хук принялся тыкать в Ивана корявым красным пальцем. И Хука и его палец вместе с рукой трясло будто на вибростенде.
— Ты чего, Образина? — спросил Иван, прикрывая лицо руками.
— Обо-о-ууууууууу-оооооротень!!! — провыл Хук. И для наглядности ткнул несколько раз поочередно то в Ивана, то в мирно посапывающего Армана-Жофруа.
— Нет, Образина, старина, нет, — проговорил мягко Иван, — тут тебе не Гиргея, тут нет никаких оборотней. Просто ты допился, вот тебе и мерещится всякое, понял?
Хук, не переставая выть, пополз на карачках к лежащему в семи метрах от него Арману. Полз он медленно, с опаской поглядывая на Ивана-Жофруа дер и так далее. Хука явно не устраивала версия о начавшейся у него белой горячке.
И он тянулся к последней соломинке.
— Ладно, я пошел! — сказал Иван вставая.
— Ты оборотень! — процедил Хук. Глаза у него были безумными. — Ты сначала прикинулся Иваном. А сейчас под Крузю работаешь! Я все понял. Сгинь!
— Щас сгину!
Иван подошел к столу, собрал с него бутылки, стаканы и бросил их в утилизатор.
— Так-то лучше будет!
По щекам Хука побежали слезы. Но он не стал отвлекаться. Он перевернул Армана-Жофруа на спину и почти с восторгом победителя ткнул тому пальцем в лоб.
— Вот он Крузя! Настоящий! А ты — оборотень. Сгинь!
От прикосновения к лицу Арман пробудился, отпихнул от себя Хука. Потом две минуты кряду пялился на Ивана осоловелыми и дикими глазами-буркалами, челюсть его отвисала все ниже, крылья носа начинали мелко и порывисто дрожать, по лбу потек пот, наконец он вскочил, заревел как дикий раненый вепрь и, ничего не видя, не разбирая дороги, наступив на Хука и опрокинув три стула, выбежал из гостиной. Но еще долго, из распахнутой двери доносился
его жуткий нечеловеческий рев, усиленный эхом пустых коридоров.
Иван с помощью яйца вернул себе прежний облик. Подошел к трясущемуся Хуку. Взял его за плечо.
— Прощай, старина, — сказал он. — Спасибо тебе за резак. Думаю, он пригодится. Ну что ты? Опомнись! Образина!
Хук настороженно взглянул на него снизу. Но тут же зажмурился.
— Сгинь, нечистая сила! Сгинь! — выкрикнул он.
Иван распрямился, улыбнулся, хотя ему было совсем не весело.
— Ну что же, — проговорил он, — придется исполнить твое пожелание. Прощай, Хук, навряд ли когда увидимся!
Он немного побродил по станции, по ее коридорам и отсекам. Но Армана так и не нашел. Да и что бы он ему сказал, если бы и нашел? Прощаться со сверстниками, однокашниками, старыми приятелями по Школе и другим, менее спокойным, местам было всегда нелегко. Особенно с живыми.
Надо было рвануть на ускорителях. Но куда рванешь без возвратника. Иван, закусив губу, повернул к Дублю — будет, так будет, нет, так нет — в любом случае назад он возвращаться не станет.
Старую капсулу потряхивало. Ее обшивка иногда начинала вибрировать ни с того, ни с сего. Иван не тужил, он знал, что за колымага ему досталась. Ну да ничего! Это на антигравитаторах трясет, потом, в Осевом и до него, перестанет. Если, конечно, раньше времени не развалится!
Сама обсерватория еще не появилась на экранах, как внутри капсулы пророкотал восторженный и бодрый голос:
