— Я ему верю!
— Пусть так. Ваше право, — как-то сразу согласился он. — Но вот, что касается Вас… Мне кажется, месяц напряженной работы расшатал Ваши нервы. В какой части земного шара Вы хотели бы провести несколько дней? Подумайте об этом очень хорошо. Фирма ценит Вас как отличного специалиста, и мы готовы на любые расходы. Отдохните от вашей российской серинки, а если Вам по душе серость, езжайте на туманный Альбион и попробуйте классической лондонской серятины.
— Я возьму пока один день. Здесь. В городе. — Я еще только смутно догадывался, что я хочу сделать. В подсознании, если оно есть, что-то болело, как будто силишься, и не можешь вспомнить.
— Хорошо. Но на будущее мое предложение остается в силе. В любое время, исключая выборы и референдумы, тогда у нас, извините, аврал. Надеюсь, Ваше настроение поправится, и Вы не совершите каких-либо сентиментально-сомнительных поступков. Желаю приятно провести время. — Он был невыносимо вежлив и спокоен и, казалось, знал лучше меня, как я проведу этот день.
Тут же зашел Варфоломей и озабоченно предложил:
— Я отвезу Вас домой, сэр?
— Да какой я тебе сэр!
Как-то отвык я от обшарпанных подъездов и душных «хрущевок». Исписанные сплошь стены, занозистые, несколько лет не крашеные перила. И усталые двери. Номерки на них, даже если и новые, заражаются всеобщей старостью, выглядят как иероглифы и ничего не говорят.
Дверь мне открыла Елена. Смотрела на меня равнодушно, как будто пришел сантехник.
В жизни мужчины может быть много женщин, но только одна от Бога. Из рук, из уст этой женщины мужчина приемлет все: радость, боль, счастье, зло, пищу, одежду, ласку — все, что принял бы от той жизни, какую, как ему кажется, он выбрал себе сам. Такой женщиной для меня была Елена.
— Ты почему не на работе? — это у меня получилось вместо «здравствуй».
— Проходи, — вместо ответа, — неужели что-то случилось или тебе стало плохо. — Это когда за мной захлопнулась дверь.
— Ты же вспоминаешь обо мне только тогда, когда тебе становится жутко плохо… Проходи в большую комнату, у меня еще лежит пара твоих стираных рубашек. Сейчас найду.
— Не надо.
Она в простеньком халатике с неприбранной головой. Не знает, куда деть руки. И ноги тоже. На халате нет нижней пуговицы. И я даже в этот момент успел сравнить похотливо: у Гражины ноги как у киношных красавиц, а у Лены они живые. По-дурацки, наверное, сказано, но именно такое у меня было чувство. Да и вообще, я тут не эротические полотна эпохи разгула «русской демократии» создаю!.. Фиг вам! Хорошие у нее ноги! Длинные. И сама стройная. И глаза… И губы… И нос…
А я сидел, как последний не знаю кто, пялился на нее и молчал. Я, действительно, не заходил к ней целый месяц, и она не приходила тоже. У нее здесь маленький островок и размеренная провинциальная жизнь. И если понесло меня куда-то бурным течением, то так мне и надо. Нужен я здесь, как Миклухо- Маклай эскимосам.
— Я думал, я тебя не застану, думал — уроки у тебя. У тебя же обычно уроки в это время. Методдень? — надо же было с чего-то начинать, говорить о чем-то!
— Нет у меня уроков. И работы нет. И школы нашей нет. Ты что-нибудь о развитии безработицы в России слышал? Или твой новый бизнес позволяет тебе не думать об этом?
— Да я сам… месяца два назад… ты же знаешь…
— Я думала, ты позвонишь.
— Что со школой?
— Помнишь нашего директора?
Еще бы не помнить! Два года отданных за бесценок (то бишь маленькую зарплату) советской школе под начальством хамелеона.
— Он решил посреди учебного года из нашей школы гимназию для «особо одаренных» детей сделать. «Одаренные» в его понятии те, за обучение которых на новом якобы уровне родители готовы платить круглые суммы, а директор львиную их долю будет пускать «на развитие и материальную базу учебного процесса» в свой карман и карман завроно. И не надо такому проходимцу менять привычную обжитую сферу образования на белое пятно на карте российского бизнеса. Видал, как в газете сказала.
— И это ему удалось?
— Махом! Хотя такие штучки, сам знаешь, с объектами образования даже сейчас проходят со скрипом. Масса подводных течений и противоречивых законов. Но он своего добился. Сходил всего раз в «Америкэн перпетум мобиле» — и все само собой решилось.
Гром среди ясного неба. Я, наверное, переменился в этот момент в лице.
Но ведь я об этом не знал ничего. Значит, дело нашего директора прошло через замов, хотя условно и считалось крупняком. Может быть, здесь приложил руку Билл, «оберегая» мою ранимую психику? И был прав. Трудно найти на карте место, куда я послал бы нашего дирю (как мы его называли)…
Ну сделал он гимназию, а ты почему без работы? Ты же неплохой специалист.
Следующий этап: вытеснение «неодаренных» учеников в другие школы и увольнение неугодных учителей. Неугодными стали все, кто не пошел подписывать контракт в этот американский вечный двигатель. И звучит-то даже не по-русски: «идите подписывать устный контракт». Да в гробу я его видела! Мне талантливых ребят стало жаль. А может, еще спать с этими американцами тухлыми заставят, носки и рубашки им стирать!?
— Ты уже стирала…
— Что-о??!!
— Я директор филиала «Америкэн перпетум мобиле».
И глаза у нее красивые… И ноги стройные…
Ах, как давно я не пил! Две недели!
Я в рот не брал, настолько почувствовал себя порядочным работником. Даже когда у меня оставалась Гражина, я не прикасался к ее шампанскому.
От Елены я шел, собирая по дороге все кабаки и рюмочные. Не мудрено, что к тому времени, когда я ввалился в подъезд собственного дома, у меня включилось состояние «автопилота».
До вечера я спал, не раздевшись, даже не сняв плаща, на диване. Протрезвел быстро, но долго не хотелось просыпаться, потому что вокруг все останется то же самое. Все будет как обычно, и утром приедет Варфоломей и привезет, если надо, Гражину, чтобы погладила смятый костюм и огласила список необходимых мероприятий.
В комнате работал телевизор. Девятичасовые новости сообщали об очередных перестановках в очередном правительстве. Новые интервью — новые обещания. Машинально я достал из кармана плаща индикатор и направил его на телевизор. Этого я еще не пробовал делать. Ярко загорелась красная лампа и почти не гасла до конца программы. Только иногда не горели обе: ни красная, ни зеленая. Первый раз, когда показали нового американского советника по каким-то новым делам, другой — французского предпринимателя, подвизавшегося на покупке российского сырья. Какая у них связь с «Америкэн перпетум мобиле», я мог только догадываться.
Неожиданное любопытство заставило меня направить индикатор на самого себя. И это не могло показаться, слишком я был сосредоточен — ярко загорелась красная лампа, но тут же, словно испугавшись, погасла и больше не загоралась. Однако, я был уверен, что и это недолгое горение означало для меня не самое лучшее. Во всяком случае я мог рассматривать подобную «засветку» только как предупреждение в свой адрес. Я отбросил индикатор, плеснул себе водки и попытался после ударной дозы заснуть.
Утро наступило в двенадцать часов дня — так об этом можно сказать. Меня совершенно не удивило, что Варфоломей за мной не заехал. Полная апатия и полная уверенность в том, что мистер Билл держит ситуацию под контролем. Будто смотрит с улицы в окно и мило улыбается. «Что, нажрались, Сергей Иванович?.. Нус-с, теперь не обрыгайтесь…»
Тяжелое похмелье едва-едва позволило мне умыться и доковылять до холодильника, где таились припрятанные от самого себя на сей черный час несколько банок пива. Одну за другой я опрокидывал их в
