Джакомо Банокка.
Основной состав Буле был в сборе, но ждали остальных, не входящих в него. Вскоре выяснилось, что трое не придут, впрочем, как всегда.
Вошел Сутех вместе со страшнолицым, огромным, которого звали бен Кебес. Оба уселись рядом с Ховеном, слева от Меса.
Появились кубки с амброзией, которые были сразу же выпиты. Первоначальное напряжение спало. Пошел разговор.
— Живописное место.
— Давно я не пил эту жидкость. Вы заметили морщины?
— Да, место довольно красивое. Покойный был эстет.
— Морщины? Да вы прекрасно выглядите!
— Ах, смерть — это ужасно. Подумать только — Кобленц, великий Кобленц, и так вот позволил…
— Думаю, зал обставлен слишком претенциозно.
— Он не любил жизнь.
— Да, слишком претенциозно.
— Но у другой из железа душа и в груди беспощадной истинно медное сердце. Кого из людей она схватит, тех не отпустит назад. И богам она всем ненавистна.
— А нас все меньше.
— Как это верно сказано, подумать только — и богам… как там дальше? Да!
— Ведь сам ушел! Никто его об этом не просил. Не понимаю!
— Ненавистна! Да!
— Кончайте… глупости все это. Сам, не сам — вас не спросили.
— Кстати, вы видели этого… бен Кебеса? Вон он сидит. Какое чудовище! Ведь он тоже…
— Меня спрашивать не надо. Я сама все знаю.
— А кто не тоже? Все тоже.
— Да.
— Хе-хе, вы ведь их не любите? А?
— Главное — не Кебес. Главное — это то, что ушел Цезарь Кобленц. А следовательно, пришел Сутех. Вот что главное.
— А кто их любит? Ну, скажите, кто? Разве Ховен, негодяй. Я его ненавижу.
— А я знаю, что его изберут.
— Ненавидеть грешно.
— Голоса! Голоса! Мы не знаем, кто здесь за кого!
— Ах, опять моралии! Перестаньте, Малларме!
— Троих не хватает. Запомните это.
— Я сплю и вас не трогаю. На этом же основании прошу прекратить трогать и меня.
— …морские бездны ужасны. Но они будят чувства, а это совсем не так плохо, как кажется. Чувства — это ведь так… как бы это… словом, не знаю.
— А мы ведь разваливаемся. Вам не кажется?
— Не то, не то. Розовы, розовы были горы!
— Раньше была такая веселая поговорка: «Если кажется, перекрестись». Как вам? Ха-ха-ха!
— Видите ли, дорогая, их Пантеон — это нечто особенное. Да, конечно, они тоже были связаны с людьми, но — с людьми мертвыми. Примите во внимание это обстоятельство. Слишком много было богов, связанных с загробным культом. А это значит, что люди в них нуждались. А это, в свою очередь, означает, что люди там жили не столько в этом мире, сколько в том.
— Ой, вы такой бесстыдник, Банокка!
— И вот эти двое здесь. Это только первые ласточки, будьте уверены.
— Да что вы, мадам, это такой невинный анекдот.
— Что, вы думаете, будут и другие?
— Хорошо, а что тогда анекдот неприличный?
— Неизвестно, сколько вокруг таких же, как мы, бездомных, бесцельных, безверных…
— Ха-ха-ха! Ах, да прекратите же, Банокка!
— Мы на нейтральной территории, герр Ховен. Кто может нагрянуть сюда? Местным Владыкам мы безразличны. Что им до нас? У них дела.
— Я скажу тебе по секрету, Мать Кибела, заговор — это не обязательно ножи под плащами и темная ночь.
— Война — вот что нам нужно. Хорошая кровопролитная война до тех пор, пока последний из сражающихся не издохнет. Вот что я люблю, герр Мес.
— Эмигранты!
— Я имею право на Архонство. Как-никак, я сын Кронида. И не надо… не надо мне ваших уговоров, Ирид. Вы ведь сами…
— Что, Сет?
— Бакст буянит.
— Настало время. На нашей стороне многие. Потерпи, Се-бек. В следующий раз и тебя…
— Пусть его. Он не добьется своего.
— Ах, Банокка… а правда, что у вас такой огромный фаллос?
— Я терплю, Сет.
— Да, мадам. Вот он.
— Нужно не допустить их, сын мой. Сможем ли? Не помешает ли нам этот рыжий дикарь? Я боюсь, Аугусто.
— Боже левый!
— Мы попытаемся, мать. Хотя я также не уверен.
— Мес, ты за нас? Смотри.
— Я боюсь, Аугусто.
— А кто еще?
— Я боюсь.
— Увидишь. Но многие, смею заверить.
— Уже скоро. Настал момент триумфа, Себек. Уже настал.
— Тогда и вы увидите, за кого я.
— Главное, не торопись.
— Мне, конечно, он не по душе, но, уверен, мне понравится кислое выражение на морде Бона дея. Я ведь не забыл, как скидывали они меня с Вершины, копытами своими по спине колотя.
— Вы такой пошляк, Банокка!
— А вы злой, Пиль.
— К вашим услугам, мадам.
— Не забудьте, ведь я — само Злословие!
— Сейчас!
Медленно и торжественно Модерата встала, зашуршало ее платье, и разговор прервался.
— По праву старшей, — объявила она в наступившей тишине, и Ховен рядом с Месом ощетинился, — я позволю себе открыть наше Буле. Все вы знаете, что сегодня ушел наш брат
Цезарь Кобленц и сегодня же были преданы его останки священному огню. Место одного из Архонтов очистилось. И вполне закономерно мы задаемся вопросом: кто вместо него?
Она села.
— Кобленц придерживался определенной политики, — заметил веселый Лерке. — Он никому не вредил, задавая тон всем.
Зашумели.
— Мы надеемся, что Буле изберет того, кому также будет дорога эта политика, — заметил Лента.
