лицу.
— Так, ничего… пустяки. Что ты там говорил?
Штумпф неуверенно, запинаясь, стал продолжать, изредка опасливо поглядывая на Меса.
Я даже не Архонт. Не знаю, почему я не захотел стать им. Тогда бы все мои дела получили законное подтверждение, и снова семь Архонтов у Земли. Я же — разрушаю. Осознаю это, но делаю все в угоду Сету и его присным. Игрушка. Но марионетки слепо подчиняются, тогда как я сознательно оставляю Хаосу открытую дверь, чтобы безумные сладкие ветры его…
— Нет, я не помню, как летел в ветрах Хаоса.
Штумпф снова изумленно глядел на него.
— Извини, — произнес Мес, встряхиваясь. — Я что-то устал. Внимательно тебя слушаю.
— Вы уверены? — спросил Штумпф.
— Уверен.
Нет, ни в чем я не уверен. Хочешь разрушить термитник — напусти на него муравьеда. Сутех — муравьед. Модерата и покойный Кобленц хлопотливо, заботливо возводили термитник Земли, чтобы всем было хорошо. Я лично в последнем сомневался. Проклятые сомнения уничтожили во мне всякий рационализм. Однажды тьма взяла верх, и в термитник пролез уродливый зверь-муравьед. А там и другие дожидаются своей очереди, страшные, темные животные — Дети Нуна, толпятся, невнятно и бедово гудят…
— Это все, — произнес Штумпф.
— На сегодня все? — очнулся Мес, стряхивая путы своих дум.
— Да. Но дел много.
— Ты справишься, я знаю. Если нужно будет, без зазрений занимай этот кабинет. Ключ у тебя есть.
— Да, господин Нуарре.
Он пошел к двери.
— Штумпф! — окликнул его Мес.
— Да? — Тот остановился.
— Ты верующий? — спросил Мес.
— Да, ответил Штумпф (воистину, сегодня для него — день удивлений).
— А какому… какой религии ты принадлежишь?
— Я из экуменистов, — объяснил Штумпф, — но не из тех, что называют себя «Жертвами Моисея», а из пасхальников. Эта секта возникла двадцать один год назад, выпочковавшись из «Братства Зеленого Иисуса», которое перед этим разделилось на пасынков апостольских и мизерикордеистов. А корень свой мы ведем от великой и щедрой церкви Несогласия Христова.
— А она идет откуда? — полюбопытствовал Мес, лицо которого перекосило, как во время приступа зубной боли.
— Это сокрыто во мгле веков, — был ответ. — Несогласие Христово — единственно правильная и единственно известная вера.
— Понятно, — и Мес отпустил его.
Застыв над столом, заваленным грудами мятой бумаги, утвержденной, незавизированной и исходящей, он уставился в противоположную стену, пустую и белую.
Надо что-то решить. Визит к Ховену, в его бряцающий и бушующий мир, правда, несколько прояснил дело, но не так, чтобы полностью разобраться в нем. Нет, дело шло незамеченным путем, на пути этом никто пока не стоял, да и в дальнейшем, я надеюсь, стоять не будет. Но пути наши — неисповедимы. И мои трижды клятые колебания… Вот этим все и затрудняется. С другой стороны, кто мне подскажет, как действовать? Ослобог решителен. Он долго пребывал в бездействии. Он не будет колебаться. Но сейчас еще возможно остановить закрутившийся маховик. Можно сказать — не надо. Можно наложить свое вето на избрание Сутеха — несколько запоздавшее решение, но лучше поздно, чем никогда. Можно объявить — несогласен-де. А можно вот так вот сидеть и размышлять, что можно и как лучше.
В соседней комнате послышалось осторожное покашливание. Мес вскочил. Там, за стеной, никого не должно было быть. Он рывком открыл всегда запертую дверь — пригодилось его умение без ключей и отмычек отпирать любые запоры, — и застыл на пороге.
Вторая комната была больше первой и сильно от нее отличалась. Обстановка здесь была роскошной, не в пример аскетизму первой комнаты — собственно рабочего кабинета Меса. Пол здесь устилали ковры, стены покрывала темная ассирийская керамическая плитка с изображениями фантастических голубых рогатых животных. Напротив двери возвышались шкафы с книгами. Потолок был неровным, с искусственными впадинами и холмами, устланными темно-голубой мозаикой. В окне была вечная звездная ночь. Курились благовонные кадильницы. Светильники с масляными фитилями делали четкими тени и размытой — реальность. Эта комната, напоминающая покои древних вавилонских владык, показалась бы случайным визитерам еще более странной, чем первая.
Лицом к шкафам стоял невысокий человек. Светильники бросали тени на его затылок, заросший редкими волосами, и широкую спину. Он повернулся — мясистое лицо, вывороченные губы, — воззрился на Меса. А тот все стоял на пороге, и смешанные чувства одолевали его. Так они стояли и смотрели друг на друга.
— Я ждал, — наконец сказал человек, — пока вы там решите вопрос с инфляцией, экспортом и бесплатными ввозами. В связи с этим у меня появилась уверенность, что я очень тактичен по своей натуре.
Мес молчал.
— Я сяду сам, — поспешно сказал человек, поступая так, как сказал. — И угощения от тебя не приму.
Мес молчал.
— Я всегда прихожу по делу, — сказал человек. — Ты это знаешь. Чтобы не возникало разночтений, зови меня Михаил Жиро.
— Ты знаешь, как зовут меня, — сказал Мес. — В чем состоит дело, Михаил Жиро?
— Ты хороший собеседник, — отметил тот, — Впрочем, это неважно. Недавно состоялось ваше очередное Буле.
— Это так.
— Моему Господину очень хотелось бы знать, о чем там шла речь.
— Жиро, — поморщился Мес, — ты зачем ко мне пришел? Ты же знаешь…
— Знаю. Но я был до тебя и у других.
— И что же?
— Одни ничего не знали, другие просто лгали мне. Мес удовлетворенно засмеялся.
— Ты получил что хотел, — сказал он.
— Нет, я хотел не этого. Я хотел другого. Я добивался от них правды. А они впали во грех. Но чего еще ожидать от вас, изначально грешников, языческих демонов.
— Вот! — наставил на него палец Мес. — Вот каких слов я от тебя ждал! Именно — язычников! Эта ваша однобокость мешает вам воспринимать мир таким, каков он есть на самом деле. Мир прекрасен, Жиро, а вы хотите сделать из него арену будущего Армагеддона.
— По Земле бродят боги, — сказал Жиро. — Это старые, ненужные боги, потерявшие все, потерявшие самих себя. Они устали и ослабли, но все равно они не могут забыть прежних времен.
— И поэтому вы продолжаете вытеснять их? — усмехнулся Мес. — Ты изрекаешь прописные истины. Вникнуть в их положение вы не можете. Ведь столько веков прошло, столько утекло воды в великих реках.
— Блаженны нищие духом.
— А ты не уподобляйся ему, — заметил Мес. — Это только он великий специалист по произнесению Нагорных проповедей.
— Э! — сказал Жиро. — Ты, думаешь, оскорбил меня? Да мне за все это время столько всего пришлось выслушать! Но я никому не помогаю. Значит — ах ты, такой-сякой, подлец-рас — подлец, куда смотрите, ведь дети гибнут, нечестный богатеет, а честный страдает и лишается. Все эти жалобы, Мес, все
