Приключения, Фантастика 1996 № 4

— Да, — сказал он.

— Но как я могу кинуть этих? Они останутся здесь без меня. И излечатся.

— Ты очень скоро вернешься, — сказал он. — Это не продлится долго. И потом — они безумны и без тебя. Ты им более не надобна.

— Как? — забеспокоилась она, вновь забегав. — Как? Я? Нет. Да. Хотя. Подожди. Постой.

— Я стою, — сказал он.

— Нет, — сказала она. — Не может быть. Они. И я. Это одно целое. И вдруг.

— Помолчи, — сказал он. — Ты вернешься. Ты вернешься и будешь продолжать, если тебе так хочется.

— Да, — сказала она. — Я уже не могу без этого. Мне надо. Прости.

— Пожалуйста, — сказал он. — Так ты придешь?

— Да, — пела она самозабвенно. — Да. Я приду. Я приду, герр Ховен. Я приду.

— Хорошо, — сказал он. — Хорошо. Просто отлично.

Выходя, герр Ахаз Ховен погладил одного юного бессловесного кретина по угловатой головке.

Хор

Ни с того и ни с сего
Вдруг поднялись, зашумели
Как в лесу стенают ели
Под порывами метели,

Начали решать — кого
Выбирать на самом деле
После векового сна
Закричали, загалдели,

Голос подала война,
Голос крови и тарана,
Голос сабли, в битве рьяной,
Голос шашки, битвой пьяной.

Голос подала она.
Зов ядра и ятагана.
Взволновались, забурлили,
Как под дулами наганов,

Разговоры не любили,
А любили развлеченья,
Пыл, ненужные мученья,
Философские реченья.

Жизнь свою враз загубили,
Вниз сплавляясь по теченью,
Все гордились и кичились,
А нуждались в обученьи,

Но презрением сочились.
Козни, странные советы,
Бестолковые ответы,
Злобно-страшные наветы.

А учиться — не учились,
Летя вдребезги в кюветы
С высоты златого трона,
Обнадежившись приветом.

Покривилася корона.
А ведь клялись и корпели,
В однообразии тупели,
Гневались да песни пели.

Не смогли снести обновы.
Как ни рвались и горели,
Вновь подняться не смогли.
Громы грянули, и снова
Семь Архонтов у Земли.

Ей снилось. Храм с колоннами словно лес, невидимые в темноте своды, по углам и возле стен тьма. Поют. Это жрецы.

Поют. «Я тот, кто сотворил небо и землю и населил их живыми существами… Я тот, кто сотворил небо и тайну его высот и вложил в них души богов… Я тот, кто, открывая глаза, повсюду разливает свет, а закрывая их — все окутывает тьмой… Воды Нила текут по его повелению… Но боги не ведают его имени…» Ступени, мощные балки каменных перекрытий, портики, все из серого камня, и надо всем этим разлито звездновечернее небо, а жрецы все поют. «Слава великой Баст, богине-кошке. Ибо она веселится, и все живое веселится вместе с ней. Небосклон играет вместе с ней, и звезды пляшут ее веленьем». Звучат музыкальные инструменты, почти зримо, журчаще и ритмично льется мелодия, кто-то танцует, стучит босыми пятками об пол, звенят женские украшения, звучит и звучит систр, льется мелодия, звенят украшения, пляшут и поют, звучит и звучит систр. Этот сон — не тягостный, неизлечимо-неизвестный кошмар, он приятен, я еще очень долго смотрела бы его с удовольствием и видела бы эти картины, — ведь они так дороги мне. Взошла луна, освещает многолюдное сборище — здесь мужчины и женщины, все вместе, вперемешку, слышен людской смех, от которого теплеет на душе, звучит и звучит систр, все пляшут и поют и смеются, а луна освещает это сборище в ночи, в одиноком храме на краю великой и молчаливой пустыни. Зажгли костры, при их свете пляшут и поют. Некоторые парами уходят в темноту, прочь от света костров. Ночь тепла. Вверх несутся искренние хвалы богине-кошке Баст, у которой такой легкий и приятный