Мудрость змеи: Первобытный человек, Луна и Солнце

И в продолжение ночи все время сверкает на небе.
Следом за ним, с наступившей весною, является к людям
Ласточка-Пандионида с звенящею, громкою песнью;
Лозы подрезывать лучше всего до ее появленья.

Гесиод, повествуя о приуроченности земледельческих работ к звездному календарю, дает вслед за тем наставление, которое, как яркий солнечный луч, высвечивает потаенный смысл действий селян при возделывании земли, посеве и жатве:

Но сеешь ли ты, или жнешь, или пашешь —
Голым работай всегда! Только так приведешь к окончанью
Вовремя всякое дело Деметры. И вовремя будет
Все у тебя возрастать. Недостатка ни в чем не узнаешь
И по чужим безуспешно домам побираться не будешь.

Не зная священного мифа о рождении мира, ни за что не понять, отчего это «дело Геи-Деметры» земледелец должен был вершить в поле непременно обнаженным. На самом деле он, свершая пахоту и сев, преображался в великого Урана и Крона, в супруга и сына матери — прародительницы Геи, богини плодородия; взрыхляя в ноябре плугом землю и бросая в нее зёрна, селянин принимал облик пылающего любовным желаньем Урана и повторял изначальное событие Мира — «покрытие» Звездным Небом широкогрудой Геи; когда же он в мае серпом острозубым срезал правой рукой захваченный левой пучок колосьев, то становился уже хитроумным Кроном, кто с величайшей охотой исполнял «коварно-искусное дело», задуманное матерью Геей, — отсечение у отца детородного члена! Сноп, очевидно, отбрасывался назад с тем же сильным размахом, как это сделал некогда Крон. Иначе говоря, работа в поле была для земледельца своего рода священнодействием, по значению равным космогоническим актам творения Вселенной. Это был трепетный, радостно вдохновенный и желанный труд, не требующий понуканий. Во всяком случае, жрецы неустанно внушали поселянам мысль о вселенском величии их работы в поле и вместе с Гесиодом желали, чтобы так оно и было. Земледельцу следовало уяснить, что, обрабатывая землю и собирая урожай, он и в самом деле уподоблял себя богам — прародителям, созидателям всего сущего в природе:

Ревностно все за работу берись, — батраки и хозяин.
Влажная ль почва, сухая ль — паши передышки не зная,
С ранней вставая зарею, чтоб пышная выросла нива.
Вспашешь весною, а летом вздвоишь — и обманут не будешь.
Передвоив, засевай, пока еще борозды рыхлы.
Вздвоенный пар детей от беды защитит и утешит.
Труд человеку стада добывает и всякий достаток,
Если трудиться ты любишь, то будешь гораздо милее
Вечным богам, как и людям: бездельники всякому мерзки.

Если драма создания Вселенной ежегодно повторялась в «работах и днях» смертных на Земле, то нельзя ль было увидеть ее в картинах, выписанных светилами на Небе? Да, но лишь при осведомленности о том, кто есть кто в небесах. Так, следовало знать, что Млечный путь, отчетлива видимый в черном, как хаос, осеннем Небе, — символ гигантского фаллоса верховного божества. В пору пахоты и сева божество это в момент рождения молодой Луны у вершины Млечного пути и «покрывало» Землю, богиню плодородия. Весной же, когда созревали озимые хлеба, Млечный путь исчезал с небес, ибо короткими и светло-сумеречными становились ночи, чтобы можно было рассмотреть его. Серп старой майской Луны у основания светлой полосы Млечного пути воспринимался тогда тeм самым знаменитым острозубым серпом, который вручила исполинская Гея хитроумному Крону. Он, спрятанный на Земле, оставался невидим, но сверкал в протянутой из засады руке кроваво-красный серп «умирающей» майской Луны. Млечный путь — фаллос Урана — был невидим летом, потому что Крон, срезав его этим лунным серпом, отбросил детородный член в пучину небесного океана. Так Небо, то являя взорам людей Млечный путь, то скрывая его, настойчиво напоминало им о событиях начала Мира, а они, сообразуясь с эпизодами этой драмы, которая неизменно разыгрывалась в небесах из года в год в одной и той же последовательности, неустанно «ставили» те же акты ее под руководством жрецов-режиссеров на Земле, трудясь на нивах в поте лица своего.

Таковы были мифы о Вселенной и древнейший из известных по письменным источникам, восходящий к VIII веку до нашей эры календарь греков, в котором время в течение года определяли звезды и Солнце. Счисление его в ту пору столь тесно увязано с трудами земледельца, что календарь Гесиода по традиции представляют не как результат длительных и точных астрономических наблюдений, а просто как сокровищницу едва упорядоченного «народного опыта». В подтексте это скрывает мысль о том, что не мог же, в самом деле, земледелец, вечно занятый изнурительно тяжким трудом в поле, позволить себе усердное наблюдение за небесными явлениями, определяющими временные (по сезонам) циклы солнечного года. Такая оценка глубоко несправедлива, ибо составление столь тщательного расписания явлений на небосклоне звезд в связи с обычными подразделениями тропического года — задача отнюдь не из легких, как может показаться на первый взгляд. Она могла быть решена, конечно же, не крестьянином, а жрецами, призванными следить за небесными знамениями, которые определяли порядок и сроки трудов и культово- ритуальных действ, связанных с почитанием богов. Следовало, во всяком случае, точно знать продолжительность солнечного года, длительность его сезонов и звездную картину, характерную для каждого из них.

Календарь Гесиода относится к категории так называемых майских. В них выделяются не только моменты солнцестояний и равноденствий, но и половинные рубежи между ними, своего рода границы восьми 45-дневных месяцев, которые приходятся на начало мая, августа, ноября и февраля. Они-то и определяли в сельских местностях сроки начала работ.

Сдержанные оценки значения календаря Гесиода не выглядят, однако, странными, если знаешь, что историки астрономии проявляют предельную осторожность, когда определяют степень познания законов движения светил великими мудрецами, которые жили в Элладе на два-три века позже поэта. Разговор об этом в деталях предстоит позже, а пока, чуть предваряя его, заметим, что можно долго перебирать, на главу какого мудреца возложить лавровый венок, и прикидывать, не слишком ли углубился в дебри веков, да не заимствовано ли все это от корифеев астрономии долин Нила, Тигра и Евфрата, куда, по преданиям, будто бы любили наведываться за премудростями недостаточно образованные аборигены северного Средиземноморья. Но, надо думать, уже настает пора оставить это занятие и снова заглянуть в глубь веков. Как ядовито замечал в сходном случае Платон, высмеивая претензии Анаксогора на первенство в том, что давно известно другим: «Похоже он нечто старое выдает за новое, сказав, что Луна получает свет от Солнца».

…Начало дня 28 июня 1929 года ничего необычного не предвещало. Во всяком случае, здесь, на окраине большого прибайкальского села Мальта, что привольно раскинулось по обоим берегам реки Белой, притока Ангары, к неожиданностям за два года привыкли. Должно было случиться нечто уж совсем из ряда вон выходящее, чтобы Михаил Михайлович Герасимов — хозяин земляных котлованов, заложенных археологами прямо на берегу, проявил признаки волнения.

А началось все просто. В один из февральских дней, кажется, 5-го числа 1926 года, в Музей пришла обычная почтовая открытка. В ней библиотекарь Мальты Бельтрам сообщил директору, что несколько дней назад крестьянин Платон Брилин, расширяя подполье во дворе усадьбы Савельева, наткнулся в желтой