темноты по лесу. За весь день не присяду, чтобы отдохнуть или поесть нормально. На ходу жую кусок хлеба. Все жалко было времени, хотелось побольше обойти.
Домой я возвращался увешанный дичью и измученный до последней степени. И когда после такой охоты я отлеживался на сеновале, все чаще у меня возникали мысли, что ни к чему такая охота и что дичи я слишком много бью: ведь не промысловик я, а любитель.
Но все это давно прошло. Сейчас я люблю ходить по лесу медленно, бесшумно и посидеть люблю, кругом посмотреть — как дятел стучит, как глазастая зорянка ловит муравьев, и, знаете, чем больше сижу во время этих походов, тем больше вижу. Ведь и зверь, и птица на одном месте не остаются, и если вторжение непрошеного гостя — человека — не заставит их насторожиться, то жизнь будет идти своим чередом и вы сможете увидеть много Иной раз посчастливится увидеть, как мышкует на поле лисица; тогда часами можно наблюдать за зверем и вам не будет скучно. Вы поймете, что лисица делает это не только потому, что мыши для нее лакомство. Она увлекается ловлей мышей до такой степени, что нередко забывает свою природную осторожность и допускает массу ошибок. И когда наблюдаешь за такой лисицей, невольно начинаешь близко принимать к сердцу ее промахи и неудачи.
На ближайшем крупном дереве вы заметили белку. Она на ваших глазах спускается на землю и среди опавшей листвы ищет желуди или орехи.
И вдруг безмятежный покой неожиданно нарушается: мимо вас мелькает тень низко пролетавшего ястреба; кружась вокруг ствола, белка исчезает в густой вершине деревьев; где-то в стороне, предупреждая об опасности, громко кричат сойки; лисица прекращает увлекательную охоту, прислушивается, а затем нехотя трусит к ближайшим густым зарослям.
Большая часть моей жизни прошла среди природы. Когда же я возвращался из поездок и приступал к описанию того, что видел, мне иной раз подолгу приходилось оставаться в Москве. Вскоре я начинал тосковать по шумливым лесам, по пению птиц, по зверушкам. Жизнь без всего этого для меня как-то теряла привлекательность. И чтобы хоть отчасти восполнить эти пробелы, я или привозил из поездки, или доставал в Москве интересных животных. Много всякой живности побывало в моей московской квартире.
Конечно, это не всем нравится. «Для чего дома держать зверей и птиц, когда есть зоопарк? Нельзя же жилую квартиру превращать в зверинец — ведь в ней живут ваши дети». В этих словах, бесспорно, много справедливой холодной логики. Если вы в квартире будете держать десяток собак, то, конечно, превратите жилое помещение в псарню. Но ведь множество людей, живя в большом городе, держат собак и не тяготятся их присутствием. Ну, а если маленький зверек, например ежик, будет бегать по квартире, неужели он отравит своим присутствием ваше существование и будет неприятен для ваших детей? Откровенно говоря, этом я сомневаюсь. А ведь присутствие зверушек и птиц среди детворы очень часто имеет большое воспитательное значение и благотворно сказывается на детдом характере.
Приобрести птичку ненастной осенью, подержать ее суровую зиму и вновь выпустить ранней весной. Разве не приятно так поступить? Поверьте мне, очень приятно. До слез бывает жалко расстаться с веселым чижиком, но когда ваш чижик, усевшись на ветку, запоет знакомую песенку, вы забудете свое маленькое горе: его нельзя сравнить с бесконечным счастьем птички, вновь получившей свободу.
Умение содержать птиц в неволе может оказаться и весьма нужным. Возьмите, например, серую куропатку. Если при перевозке верх транспортной клетки не затянуть марлей, куропатки разобьются до смерти. Скворцы, пойманные весной, плохо переносят потерю свободы. Обрежьте им хвосты, и процент гибели резко снизится. Таких мелочей множество; знание их приобретается только практикой. Эти знания могут оказаться необходимыми при перестройке нашей природы.
Многолетние наблюдения за жизнью животных в естественной обстановке и в неволе не прошли бесследно. За эти годы у меня скопилось много интересных данных, основываясь на которых я пришел к определенным взглядам и выводам. Ими я и решил поделиться с читателями в этой главе.
ОБО ВСЕМ ПОНЕМНОГУ
СТЕПНЫЕ ВЕЛИКАНЫ
Неуютна и безжизненна степь в зимнюю пору. Беспрепятственно гуляет по ней ветер, раздувает снежную пыль, гонит серые Кустики перекати-поле, как голодный волк, завывает в оврагах.
Но что может сравниться по красоте со степью весной? Освобожденная от снега, она покроется нежной молодой зеленью, Украсится яркими тюльпанами и живет хоть короткое время, но полноценной, ликующей жизнью. Возле еще непросохших Норок, стоя на задних лапках, свистят суслики, в голубом небе, звенят нескончаемые песни жаворонков, воздух наполняется горьковатым запахом полыни. Где-то на далеком горизонте земля сбивается с небом, и кажется — нет степи конца и края. Как вы Хороши, родные степные просторы!
Чудесная картина весенней степи для меня неразрывно связана с воспоминаниями об охоте на дроф. Эти птицы-великаны всегда казались мне недоступными. Осторожно ведут себя дрофиные стаи. Зоркие птицы издали приметят человека, при первой же тревоге поднимутся в воздух и летят в глубь степи, туда, где, как море, волнуется серебристый ковыль да дрожит и струится нагретый воздух.
Если редко удается эту птицу подстрелить, то еще реже удается ее поймать. Только во время гололедицы не помогает дрофам их природная бдительность. Мокрое оперение покрывается ледяной коркой, и птицы не могут летать. В такие дни пастухи прямо руками ловят в степи беспомощных дроф или загоняют их целыми стадами в селения. Мне ни разу не случалось видеть дроф во время гололедицы и за долгие годы охоты только три раза посчастливилось взять этих птиц живьем, причем каждый раз дрофа попадала мне в руки обязательно с какими-нибудь приключениями.
Помнится, как-то весной еду я по степи в Чкаловской области, возница Федор Гаврилович с увлечением рассказывает мне о дрофах. Мы удобно расположились на большой телеге, наполненной душистым сеном; ее медленно везет двугорбый верблюд. Монотонно скрипят колеса, чуть пылит дорога, в небе поют жаворонки. Изредка слышится весенняя песня кулика-кроншнепа. Мы приближаемся к месту нашего ночлега, расположенного, по словам Федора Гавриловича, в излюбленных местах обитания дроф. Порой то здесь, то там попадаются стаи дроф. Но мы не торопимся. Охота намечена на завтра. И вот наступает заветное утро.
Приметив крупную стаю дроф, мы со всеми предосторожностями стараемся подъехать к ней возможно ближе. Я незаметно спрыгиваю с телеги и залегаю в бурьяне. Некоторое время до меня доносится скрип удаляющейся телеги. Затем все стихает. Федор Гаврилович должен, сделав широкий круг по степи, заехать к стае с другой стороны и погнать птиц на меня.
Медленно тянется время. Боясь выдать свое присутствие, лежу неподвижно, не решаясь поднять голову. Проходит более получаса. Мысленно я пытаюсь представить себе, как верблюд, запряженный в телегу, медленно делает большой полукруг. Вот он уже позади дроф и гонит на меня стаю. Затаив дыхание, боясь качнуть хотя бы стебелек травы, вглядываюсь в редкий бурьян и различаю птиц, медленно двигающихся по направлению ко мне. Вытянув длинные шеи, они внимательно наблюдают за показавшейся на горизонте телегой. Чтобы не спугнуть птиц, Федор Гаврилович не едет прямо на дроф, а правит то в одну, то в другую сторону, медленно тесня дроф все ближе и ближе ко мне.
Я вновь прижимаюсь к земле, закрываю глаза и стараюсь ни о чем не думать. Пять, десять, пятнадцать минут: пора! Теперь птицы должны подойти близко. Осторожно приподнимаю голову.
Стая уже не так далеко. Передних птиц отделяет от меня каких-нибудь сто шагов, но, высоко подняв головы, дрофы идут не на меня, а двигаются в сторону, вправо. Телега вдали тарахтит в противоположном направлении.
Опять неподвижно лежу с закрытыми глазами минут десять. За это время картина меняется. Телега медленно ползет направо, а дрофы идут обратно, но опять мимо меня. В чем дело? Неужели осторожные птицы заметили мое присутствие?
