Полное собрание сочинений Алексея Степановича Хомякова. Том 2

выдает пап за страстных почитателей Греческого обряда, так что, если его послушать, то окончательно поверишь, что врагами-то Греческого обряда были искони сами Греки, и что он уцелел только благодаря заботливому к нему сочувствию Римских епископов. Впрочем, так как мы за обряд не стоим, то для нас все это не имеет большой важности. — «А! понимаем: вы дорожите догматом? Ну, что ж, и в этом не представится неодолимой трудности. Кто дорожит обрядом, пусть при нем и остается, а кто дорожит догматом, пусть сохраняет свой догмат! Признайте только Римское главенство, большего мы от вас не требуем». — Понятно! До богослужения и догмата очередь дойдет в последствии; а теперь нам оказывают снисхождение. Повторяю: мы не стоим за обряд, со стороны внешнего его устройства, и снисхожде-

184

ние папы нас нисколько не трогает; но утверждаю вновь: нужно иметь глубокое бесстыдство, чтобы приписывать себе такую же терпимость в минувших веках. Пусть судит об истине иезуитских уверений тот, кому хоть сколько-нибудь знакома история Церкви в южных Славянских странах! — Пойдем далее. Кажется, во-первых, что отец Гагарин никогда не понимал характера своих соотечественников, или совсем позабыл об нем. Он уверяет, будто Русским противо Латинство потому, что они считают его за одно с Полонизмом, а Полонизм считают за синоним революционной идеи. Но ведь уверять, что мы (т. е. народ) к религиозным соображениям примешиваем какое-либо национальное соперничество, это более чем невежество: это безумие! Кажется также, что, говоря об обряде, о. Гагарин не отдает себе даже отчета в предмете, о котором он рассуждает; ибо вот его слова: «В тот день, когда Русские убедятся, что их не заставят отказаться от их приобщения под двумя видами, от обычая квасного хлеба в таинстве Евхаристии, от их Славянской литургии, от их женатого духовенства, исчезнет одно из главных препятствий к примирению Русской Церкви с св. кафедрою». Так неужели, по мнению автора, мы Русские все это ставим на одну доску? Предполагать это значит низводить нас на степень самой крайней бессмысленности. «Женатое духовенство»! Да это даже не принадлежность обряда. Уж не думает ли отец иезуит, что для получения духовного сана в России необходимо быть женатым? Ведь это требуется только от приходского духовенства: это дело не обряда, а приличия. *) Потом, рядом с женатым духовенством идет приобщение под двумя видами, то есть: приобщение в том виде, в каком оно установлено Самим Христом. Но дело не в том, сохраним ли мы его (ведь это все равно, что спросить нас: сохраним ли мы Христианство), а в

*) Если бы автор был немного посерьезнее, он сказал бы о совместности двух таинств: брака и священства (как было в первые века Церкви).

185

том: почему Рим так крепко держится за свое схизматическое нововведение и почему затопил в дорогой крови несчастную Богемию, натравив на нее во времена Гусситов всю Германию и весь Латинский мир (в доказательство, должно быть, своей любви к древнему обряду)? Простая случайность послужила поводом к изменению, введенному в Евхаристию; чего же ради эта настойчивость, эта гигантская борьба, слава Богемии, и эти потоки крови? Я скажу отцу иезуиту, ради чего (не знаю, сказал ли это кто-нибудь до меня). Изменение родилось случайно, но в нем оказывался символический смысл. По мнению древних, записанному в Ветхом Завете, тело есть косное вещество, а кровь есть жизнь. Итак: «вам, миряне, тело, вещество; ибо вы не более как вещественное тело Церкви. А нам, церковникам — кровь; ибо мы жизнь Церкви». Здесь, обряд, очевидно, перестает уже быть церемонией, он становится символом. Когда Латиняне отдадут чашу всем верным, они, бесспорно, сделают огромный шаг вперед на пути к истине. — На ряду с женатым духовенством говорится еще о Славянской литургии и следовательно о Св. Писании на Славянском языке. Это уступка, конечно, очень важная; но прежде всего, нужно объясниться. Изъявляется ли этим только терпимость к факту, вследствие сознаваемой невозможности упразднить его (и тогда это не значило бы ровно ничего), или признается самый принцип церковного обряда? Удалось ли наконец Латинянам понять, как понимает это Церковь, что чуждый язык не должен разлучать верных с молитвою Церкви, человека со словом Божиим? Если это действительно допущено как принцип, имеющий быть примененным ко всем народам, о! тогда мы можем сказать: да будет благословен Господь, ниспославший луч света своего во мрак векового заблуждения.

Вторая глава толкует о Церкви и государстве. «Церкви нужна независимость, а независимость для нее возможна только в соединении со св. кафедрою». Такова тема. Следить за ее развитием мы не станем, тем более что оно не представляете ничего нового. Во-первых, ничем

186

нельзя доказать, чтобы союзом областных Церквей не могла быть обеспечена независимость каждой из них (мы, со своей стороны, считаем это несомненным); во-вторых, опровержение мнений отца Гагарина для нас невозможно по той весьма простой причине, что в его глазах Церковь есть духовенство, а в наших глазах Церковь есть Церковь. Будем верны, и мы будем независимы в делах Церкви, что бы ни случилось. Как христиане, мы живем в государстве, но мы не от государства. Нравственное рабство может быть только последствием порока, а против порока не обеспечит ни Рим, ни Византия: единственное против него обеспечение в благодати Божией, дарующей христианам взаимную любовь. Клир, в действительности (не по названию только) христианский, есть непременно клир свободный; клир порочный сам себя отлучает от Церкви и производит раскол; он отнимает у верных кровь и слово Христовы, он выдумывает новые догматы, он попирает ногами совесть. Он не может быть свободен; он может только самовластвовать, то есть быть рабом в душе, ибо таково свойство всякой тирании.

Третья глава толкует о Русском клире. Автор возвращается здесь к союзному трактату, который должен быть заключен между папою, Римским Императором и Русскою Церковью (духовенством), то есть между властями, которые одни «заинтересованы» в вопросе. Потом он спрашивает: какое положение примет Русское духовенство в виду предложенного союза? Ответа был бы очень прост: положение точно такое же, как если бы духовенству предложили союзный трактат с Арианами, или Несторианами, или иною ересью (я не вдаюсь в сравнение их относительной важности); но эта мысль не приходит автору в голову. Он, с своей стороны, рассуждает совсем иначе. Вопрос не о вере и истине, вопрос тут о выгодах. «Три заинтересованные власти; выгоды», которые найдет в этом духовенство. Духовенство ничего тут не потеряет, оно сохранит все и в тоже время приобретет безмерно много. Трудно

187

закрыть глаза в виду такого бесстыдства; но пойдем далее. Не будем больше останавливаться на постоянном смешении понятий при употреблении слов «Церковь и духовенство»; автор, по-видимому, разделяет их, признавая, как кажется, Синод за единственного представителя Церкви (о мирянах он даже и не думает). Предположим лучше недостаток ясности, чем отсутствие здравого смысла, и перейдем к предмету более важному. Автор кончает признанием, что «как бы велики ни были для клира выгоды от соединения, он не может купить их ценою сделки в догмате». Как же разрешает автор это затруднение?

«В числе предметов, в которых расходится Русская Церковь с Римскою, два, на первый взгляд, входят, по-видимому, в категорию начал догматических. Это исхождение Св. Духа и власть папы над Вселенскою Церковью. Прочие догматические разномыслия не имеют такой важности». Это слова отца Гагарина. Впрочем, по его мнению, указанное им препятствие к соединению, во-первых, не так велико, как кажется. «Восточный катехизис не содержит в себе никакого заблуждения (что было бы ересью); он представляет только пробелы» (а это доказывало бы только невежество, некоторое духовное несовершеннолетие и некоторое отсутствие благодати, которая одна открываете Божественные тайны). Итак Латинская Церковь может принять восточных в свое общение. *) Спрашивается: на каком основании?