Он стоял перед капитаном — курносый, скуластый, в куцем пальтишке с рыжим воротником из шерстяного бобрика. Его круглый носик побагровел от студёного степного суховея. Обшелушённые, посинелые губы неудержимо дрожали, но тёмные грустные глаза пристально и почти строго смотрели в лицо капитана.
Он, казалось, не замечал и не обращал внимания на краснофлотцев, которые, любопытствуя, обступили его, необычного тринадцатилетнего гостя батареи — этого сурового мира взрослых, опалённых порохом людей. Обут он был не по погоде: в серые парусиновые туфли, протёртые на носках, — и всё время переминался с ноги на ногу, пока капитан читал препроводительную записку, принесённую из штаба участка связным краснофлотцем, приведшим мальчика.
Капитан сложил записку и сунул её за борт полушубка. Мальчик продолжал спокойно и выжидательно смотреть на него.
— Как тебя зовут?
Мальчик откинул голову, выпрямился и попытался щёлкнуть каблуками, но его лицо дрогнуло и перекосилось от боли, он испуганно глянул на свои ноги и понурился.
— Коля... Николай Вихров, товарищ капитан, — поправился он.
Капитан тоже посмотрел на его ноги, на порванные туфли и поёжился от озноба.
— Мокроступы у тебя не по сезону, товарищ Вихров. Ноги застыли?
— Немножко, — застенчиво и печально сказал мальчик и ещё больше потупился.
Он изо всех сил старался держаться бодро. Капитан подумал о том, как он шёл всю ночь в этих туфлях по железной от мороза степи, и невольно пошевелил пальцами в своих высоких тёплых бурках. Погладив мальчика по лиловой щеке, он мягко сказал:
— Не грусти! У нас другая мода на обувь... Лейтенант Козуб!
Выскочив из-за кучки краснофлотцев, маленький весёлый лейтенант козырнул капитану.
— Прикажите баталёру немедленно подыскать и доставить ко мне в каземат валенки самого малого размера.
Козуб рысью помчался исполнять приказание. Капитан тронул мальчика за плечо:
— Пойдём в мою хату. Обогреешься — поговорим.
В командирском каземате, треща и гудя, пылала печь. Дневальный помешивал кочерёжкой прозрачные, налитые золотым жаром головешки. Розовые зайчики гонялись друг за другом по стене. Капитан снял полушубок и повесил у двери. Мальчик, озираясь, стоял у притолоки. Вероятно, его поразила сводчатая уютная подземная комната, сверкающая белизной риполина, залитая сильным светом подволочной лампы.
— Раздевайся, — предложил капитан, — у меня жарко, как в Артеке на пляже. Грейся!
Мальчик сбросил пальтишко, аккуратно свернул его подкладкой наружу и, привстав на цыпочки, повесил поверх капитанского полушубка. Капитану, наблюдавшему за ним, понравилась эта бережливость к одежде. Без пальто мальчик оказался головастым и худым. И капитан подумал, что он долго и крепко недоедал.
— Садись. Сперва закусим, потом дело. А то ты натощак, пожалуй, и рта не раскроешь. Чай любишь крепкий?
Капитан доверху налил толстую фаянсовую чашку тёмной ароматной жидкостью, неторопливо отрезал ломоть буханки, намазал на него масла в палец толщиной и увенчал это сооружение пластом копчёной грудинки. Мальчик почти испуганно смотрел на этот гигантский бутерброд.
— Не пугайся, — сказал капитан, подвинув тарелку, — клади сахар.
И он толкнул по столу отпилок шестидюймовой гильзы, набитый синеватыми, искрящимися кусками рафинада. Мальчик посмотрел на него испытующим, осторожным взглядом, выбрал кусочек поменьше и положил рядом с чашкой.
— Ого! — засмеялся капитан. — Это не по правилам. У нас, брат, так чай не пьют. У нас заправляют на полный заряд. А это только порча напитка.
И он с плеском бросил в кружку увесистую глыбу сахара. Худенькое лицо мальчика неожиданно сморщилось, и на стол закапали огромные, неудержимые слёзы. Капитан тяжело вздохнул, придвинулся и обнял гостя за костлявые плечи.
— Полно! — произнёс он весело. — Брось! Что там было, то было, тут тебя никто не обидит. У меня, понимаешь, у самого вот такой же малец дома остался. Вся и разница, что Юркой зовут. А то всё такое же — и веснушки, и нос пуговицей.
Мальчик быстрым и стыдливым жестом смахнул слёзы.
— Я ничего, товарищ капитан... Я не за себя разрюмился... Я стойкий. А вот маму вспомнил...
— Вон что, — протянул капитан, — так мама жива?
— Жива. — Глаза мальчика засветлели. — Только голодно у нас. Мама по ночам у немецкой кухни картофельные ошурки подбирает. Но раз часовой застал. По руке прикладом хватил. До сих пор рука не гнётся.
Он стиснул губы, и из глаз его уплыла детская мягкость. Они блеснули остро и жёстко. Капитан погладил его по голове.
— Потерпи! Выручим маму и всех выручим. Ложись вздремни.
Мальчик умоляюще посмотрел на него.
— Я не хочу... Потом. Сперва расскажу про них.
В его голосе прозвучал такой накал упорства, что капитан не стал настаивать. Он пересел к другому краю стола и вынул блокнот.
— Ладно, давай,.. Сколько, по-твоему, немцев в районе совхоза?
Мальчик мотнул головой и сказал быстро без запинки:
— Пехоты один батальон. Баварцы. Сто семьдесят шестой полк двадцать седьмой пехотной дивизии. Прибыл на фронт из Голландии.
— О! Откуда ты знаешь? — спросил капитан, удивлённый обстоятельностью и точностью ответа.
— А как же! Я ж цифры на погонах смотрел. И слушал, как они разговаривали Я по-немецки могу, я в школе хорошо учился... Рота мотоциклистов-автоматчиков. Взвод средних танков на свиноферме. По северному краю бахчи стрелковые окопы полного профиля. Танковое вооружение — калибр примерно пятьдесят миллиметров. Два дота у них там. Здорово укрепились, товарищ капитан. Десять дней грузовиками цемент таскали. Сто девять грузовиков ввалили. Я из окошка подглядывал.
— Можешь точно указать расположение дотов? — спросил капитан, подаваясь вперёд. Он понял, что перед ним сидит не обыкновенный мальчик, от которого можно узнать только самые общие сведения, а очень зоркий, сознательный и точный разведчик.
— Конечно, могу... Первый — на бахче, за старым током, где курганчик. А другой...
— Стоп! — прервал капитан. — Это здорово, что ты всё так рассмотрел и запомнил. Но, понимаешь, мы же в твоём совхозе не бывали и не жили. Где бахча, где ток, нам неизвестно. А береговые десятидюймовые пушки, дружок, — не игрушка. Начнём наугад гвоздить, много лишнего попортить можем без толку, пока в точку угодим. А там ведь и наши люди есть... И мама твоя... Ты нарисовать это сумел бы?
Мальчик вскинул голову. В его взгляде было, недоумение,
— Так разве у вас, товарищ капитан, карты нет?
— Карта есть... Да ты в ней разберёшься ли?
— Вот ещё, — сказал мальчик с негодованием. — Папа же мой — геодезист. Я сам карты чертить могу. Не очень чисто, конечно... Папа теперь тоже в армии, у сапёров командир,— добавил он с гордостью.
— Выходит, что ты не мальчик, а клад, — пошутил капитан, развёртывая на столе штабную
