него еще оставалось свободное время: чемодан в Борисполь должен был завезти после обеда.
Но теперь Лоденок не получал никакого удовлетворения от общения с людьми, и обнадеживал, и отказывал как-то подсознательно, случай с Людмилой все же взволновал его. Представил себе, что эта авария могла бы кончиться значительно хуже, и подумал: без Людмилы ему было бы трудно, по крайней мере пришлось бы менять весь привычный и размеренный образ жизни; нет, как-никак, а он любит и уважает жену, его мужские шалости и чудачества — это совсем другое дело, и никто из людей, хорошо разбирающихся в жизни, не осудит его.
Приближался обеденный перерыв, и Лоденок приказал секретарше вызвать машину. Но та сообщила: Юрия Лукича хочет видеть следователь из республиканской прокуратуры, он только приехал на комбинат, ждет в приемной не больше минуты.
К прокуратуре и милиции Юрий Лукич привык относиться серьезно, грехов за собой не чувствовал, однако знал, что следователей надо уважать. Потому и распорядился немедленно пригласить следователя — встретил его посредине кабинета и предложил не традиционное, для посетителей, место возле стола, а посадил гостя на диван и устроился рядом, подчеркивая свое расположение к представителю власти.
Хотя этот представитель и не произвел на Лоденка должного впечатления: не было в нем начальнического шарма, надлежащей уверенности, не говоря уже о пусть едва заметном, но все же превосходстве, которым обязательно, как полагал Юрий Лукич, должен отличаться следователь по особо важным делам, — Лоденок уже успел ознакомиться с удостоверением Дробахи.
Но, подумал, кто их разберет, судейских и прокурорских деятелей: свои законы...
— Чем могу? — спросил просто и по-деловому, без угодливости и любопытства, как и следовало вести разговор людям приблизительно равным по служебному положению. — Я уж и не припомню, когда видел в последний раз прокурора, тем более работников вашего ранга.
В этих словах был двойной подтекст. Во-первых, дескать, и мы не лыком шиты — видели в приемной и не таких... Во-вторых, тонко намекнул следователю: у нас все в порядке, и прокуратуре на комбинате нечего делать...
Но то, что Лоденок услышал от этого неказистого внешне следователя по особо важным делам, и вовсе удивило его: неужели Дробахе нечем заниматься, кроме как Людмилиными чемоданами?
Так и ответил Дробахе: в конце концов, не такие уж большие расходы, к тому же в подобных случаях, наверно, вступают в силу определенные инструкции. Аэрофлот должен возместить убытки — жена уже звонила ему из Одессы, после обеда он завезет в Борисполь чемодан с вещами и надеется, что, кроме неприятных воспоминаний, от этой истории со временем ничего не останется.
Дробаха согласно кивал, слушая несколько затянувшийся монолог Лоденка — директор высказывался спокойно и уверенно, без какой-либо фальши, и это подтверждало мнение Дробахи, что вряд ли Юрий Лукич причастен к взрыву. Однако, дослушав Лоденка, все же спросил, внимательно наблюдая за выражением лица собеседника:
— Ничто постороннее не могло попасть в чемоданы вашей супруги?
— Откуда?
— Людмила Романовна сообщила, что вы вместе упаковывали их. Точнее, вы сами.
— Неужели? — искренне удивился Лоденок. — Неужели вы успели поговорить с Людой? Каким образом?
— Дело не такое уж простое, как вам кажется.
— Люда сказала: авария, и я не придал значения...
— Взрыв! — объяснил Дробаха, уставясь на Лоденка. — В одном из чемоданов пассажиров, собиравшихся лететь в Одессу, произошел взрыв...
— О-о! — наконец до Юрия Лукича дошло, почему этим делом занимается следователь такого ранга. — И вы ищете?..
— Мне надо установить, не попало ли что-нибудь постороннее в чемодан Людмилы Романовны?
— То есть бомба?
— Называйте это как хотите.
Юрий Лукич подумал, что следователь, наверно, может подозревать и его. Какая нелепость!.. И все же факт остается фактом...
Лоденок неестественно улыбнулся, понимая, что именно эта неестественность может укрепить подозрения, однако какая-то растерянность и смятение овладели им: спросил, сам ощущая фальшь в своем тоне:
— И вы считаете, что бомбу подложил я? В чемодан собственной жены?
— Нет, нет... Просто выясняем, не побывали чемоданы в чужих руках?
— Нет! — Юрий Лукич сразу успокоился. — Я сам запер чемоданы и потом сам сдал их в багаж.
— Был уверен в этом, — поднялся Дробаха.
Лоденок проводил следователя до дверей, закрыл их и постоял немного, анализируя их кратковременную беседу. Честно говоря, он бы сразу и забыл о ней, если бы не назначенное на вечер свидание. Со всех других точек зрения его позиции были безупречны, впрочем, и ужин в ресторане с красивой девушкой еще ни о чем не говорит, но есть во всем этом что-то нехорошее, какой-то риск для него.
Лоденок подумал, что в принципе ему следовало бы отложить встречу с Оксаной, ситуация, пожалуй, требовала этого, но как сообщить ей? Где найти ее?
Не явиться на свидание — девушка может обидеться, небось привыкла, что парни вьются возле нее — молодые, энергичные, красивые, а ему, как известно, за сорок...
Правда, не все из ее ухажеров директора комбинатов, отметил не без самодовольства, но не был абсолютно уверен в преимуществе своего положения и решил рискнуть.
К тому же риск минимальный. Он возьмет такси и повезет Оксану в «Наталку» — есть такая богом забытая корчма на Бориспольском шоссе. Полная гарантия, что там их никто не увидит.
У Юрия Лукича сразу улучшилось настроение, и он поехал домой упаковывать Людмилины платья.
7
— Нет, я не хочу и не пойду! — заявил Иван Петрович и разлегся на диване.
Варвара остановилась посредине комнаты, удивленно глядя на мужа. Впервые услышала от него подобное да еще и выраженное столь категорично. Она уже успела отвести дочку в детский сад и попросила Ивана сбегать за молоком, хлебом и сосисками: уже девять часов, а он разгуливает по квартире в одних трусах и небритый.
И вдруг такое...
Иван растянулся на диване в гостиной, примостив под нечесаную голову приобретенную в салоне художественного фонда вышитую подушку, положил ноги на мягкую диванную спинку, не сбросив тапочек — худые ноги, покрытые рыжеватыми волосами, одна туфля сползла с ноги на велюр, и Варвара всплеснула руками от возмущения.
— Чего разлегся! — закричала. — На диване с грязными ногами! — Думала, что муж сразу вскочит, ну хотя бы снимет мерзкие рваные шлепанцы, однако Иван никак не среагировал на ее возмущение, наоборот, отвернулся, давая понять, что ему глубоко безразличны и ее гнев, и ее приказания.
— Ты слышал? — удивленно пожала плечами Варвара. — В доме нет хлеба и молока.
Иван повернулся к ней и, глядя чистыми глазами, спросил равнодушно:
— Ну и что?
— Пойди в гастроном.
— И не подумаю.
Да, это было впервые — впервые за всю их шестилетнюю семейную жизнь Иван отказал в чем-то Варваре, и это настолько взволновало ее, что не смогла даже ответить подобающим образом. Стояла
