на Васю. Мальчишки неслись за ним километр. И каждый их них половину бы жизни отдал, лишь бы оказаться на месте Васи.
— Джигит, джигит! — выкрикивал дед Опенкин. — Кавказец. Хаджи-Мурат. — Дед Опенкин в селе был начитанным.
В бригаде Червонцева установилась такая традиция. Каждую весну устраивали трактористы между собой соревнование на лучшего пахаря. Отводилась каждому равная доля земли. Условия для победителя — быстрее всех пропахать свою долю. Причем нигде не нарушив агрономической нормы — пахать на 20–22 сантиметра вглубь.
На эти соревнования собиралось чуть ли не все село. Даже дед Празуменщиков и тот приходил. Не говоря уже о деде Опенкине. Этот носился от трактора к трактору и истошно орал:
— Газу, газу, давай ему больше газу!
Редко кому удавалось побить Червонцева. Тут ему не было равных. По сути, борьба шла за второе, за третье место.
Впервые в этих соревнованиях принял участие и Вася Шишкин.
В селе стали поговаривать, что ракетчик бригадира побьет. Больше всех тут старалась Нютка:
— Конечно, побьет! На то и ракетчик.
И вот наступил день соревнований. Трактористы сели на машины. Моторы взревели.
Вася резким рывком сразу ушел вперед. Червонцев слегка замешкался. Но это было не ново. Все знали привычку Червонцева трогать машину последним. Словно хотел бригадир убедиться, что все и у всех в порядке, своими глазами увидеть, как двинулся каждый. Так было и в этот раз. Но потом, пропустив всех вперед и плюнув поочередно на каждую руку, Червонцев взялся за рычаги. И вскоре нагнал ракетчика. Обошел его метров на сто. Так продолжалось два круга.
С третьего круга Шишкин с бригадиром сравнялся. И трудно было теперь гадать, кто же выйдет из них победителем. Ибо едва вырывался вперед Червонцев, как тут же Вася его настигал и обходил. И теперь уже бригадиру приходилось смотреть ему в спину.
Однако к концу соревнования Шишкин заметно сдал. Расстояние, между ним и Червонцевым все увеличивалось.
И, как ни кричал дед Опенкин, тыча рукой на Васин трактор: «Газу, газу, давай ему больше газу!» — было ясно: дело Васи проиграно. Финиш был рядом.
И вдруг. Вот ведь случись неудача — заглох у Червонцева трактор.
Ну, ракетчик, не мешкай — рви! Победа в руках у Васи.
Но… Что такое? Глушит ракетчик трактор. Бежит через поле к машине Червонцева.
— Ну и ну! — только всплеснули руками зрители. Подбежал ракетчик:
— Что там, Иван Панферыч?
Однако беды большой не случилось. Повозились минуту-вторую бригадир и Василий. Вновь заработал трактор.
Так и пришли они к краю поля: Червонцев — первым, Вася — за ним.
Долго обсуждали в Березках поступок Васи.
— Орел! — говорил дед Опенкин. — Суворовской школы солдат.
— Эка куда хватанул! — отвечали на это деду. — Ты поближе ищи примеры.
— Есть и поближе, — соглашался старик. И тут же начинал о себе, о прошедшей войне, о том, как завел он фашистов тогда в болото.
— Не было этого, не было! — возмущался старик Празуменщиков. — Ты просто, Лукашка, от страха с дороги сбился.
— Хви! — выкрикивал дед Опенкин.
И между стариками опять начинался спор.
Червонцев
Если говорить о героях, имея в виду Березки, то, конечно, тут первое место ему — Ивану Червонцеву.
Прошел он нелегкие годы и для страны, и для колхоза, как верный ее солдат, не склонив головы.
В лихую годину минувшей войны Червонцев сражался с фашистами. Он насмерть стоял у Москвы, и, возможно, не будь в тех боях Червонцева, не удержалась бы в ту лютую зиму Москва. Он бился у стен Сталинграда. И, возможно, не будь там тогда Червонцева, не устоять бы Сталинграду. Он славу свою солдата гордо пронес до Берлина. И, возможно, не будь среди воинов наших Червонцева — не дошли бы войска до Берлина. Вернулся Червонцев с войны в Березки старшиной и с тремя орденами Славы.
— Полный георгиевский кавалер! — кричал дед Опенкин, встречая солдата.
Вернулся Червонцев с войны героем и коммунистом. Героем он был. Таким и остался.
Сказать о Червонцеве, мол, любит Червонцев землю, — это и слабо и мало. Вся жизнь для земли у Червонцева.
И это знает сама земля. И за это Червонцева любит. Может, в войне не погиб Червонцев из-за этой ответной ее любви, из-за этой ее благодарности.
Приезжайте в Березки к началу пахоты, в первый торжественный день. В белой как снег крахмальной сорочке выходит Червонцев к трактору, выводит его в поле.
Сердилась вначале жена:
— Оно ж на одну минуту.
И правда, трактористу — в сорочке белой! Это, скорее, для сцены, певцу.
— На одну, — не спорит Червонцев, — но на великую: на первую встречу с землей.
Уяснила жена. Сама теперь готовит ему сорочку. Заблаговременно. Лежит сорочка. Бела как снег. Ждет великую эту минуту.
Ждет!
Незаменимый
Летом неизвестно откуда забрела в Березки цыганка. Ходила она по избам и за рубль предсказывала людям разные судьбы. Многие тогда гадали. Не удержался и заведующий фермой Егор Тимофеевич Параев. Поначалу цыганка ничего путного ему не сказала. Параев уже пожалел истраченный рубль. Мужик от природы прижимистый. Ворожея это заметила и, чтобы хоть чем-нибудь поразить Егора Тимофеевича, а заодно и еще получить с него новые деньги, протянув руку, сказала:
— Положи еще рублик — важную вещь скажу.
Параев поколебался. Но любопытство взяло верх. Порылся в карманах, вытащил деньги, отдал.
— А больше всего, золотой, — проговорила цыганка, — берегись дамы бубновой.
Вскоре после этого гадания и появилась на ферме Нютка. Глянул Параев — вот она, бубновая дама.
Стало в Нютке Параева раздражать все. И как ходит, и как говорит. Даже веснушки на лице Нютки и те не давали покоя Егору Тимофеевичу.
На ферме Параев давно. Пережил не одного председателя. И хотя похвастать-то ферме нечем, разве что Василисой Прекрасной, да и то эта история давно уже в прошлом, но сложилось так, что прослыл Параев на своем посту человеком незаменимым. А почему — и ответить трудно. Просто к нему привыкли.
Чуть что — Егор Тимофеевич грозился оставить ферму. И его всегда уговаривали того не делать. А
