Дед Опенкин и тот пострадал. Однако по собственной неосторожности. Отозвался он как-то недобрым словом о председателе. Кто-то немедленно донес Топтыгину. Опенкин попал в опалу. Единственная работа, которую теперь старику поручали, — это возить на поля навоз.
В общем, словно бы набежала над селом и колхозом туча. И песни при Топтыгине в Березках пропали, и посиделки стали совсем не те.
Дети тоже его боялись. Поэтому матерям достаточно было сказать: «Вот Левонтий Михалыч тебя заберет», — как любой озорник становился сразу шелковым.
«Я поставлен над колхозом», — любил повторять Топтыгин.
Решал все сам. Колхозного правления не собирал. В Березках при нем даже забыли, кто у них в членах правления.
И вот само собою сложилось так, что как бы ни поступил, что бы ни сделал Левонтий Михалыч — это самое верное, самое мудрое. Что бы он ни сказал — то включай хоть в учебник истории, храни на века для потомства. Топтыгин и сам в такое уверовал.
Хозяйство он вел более или менее со знанием дела, но так приглушил людей, что о каком-то развитии, о росте колхоза при Топтыгине нечего было и думать.
Жили со скрипом. Вперед не двигались.
Конечно, долго продолжаться так не могло. Конец Топтыгина был неизбежен. И он наступил.
— Помер Топтыгин, — говорили в Березках. — Скончался естественной смертью.
«Рука»
Вслед за Топтыгиным приехал в Березки Кирилл Матвеев.
У нового председателя наверху, в областном управлении имелась «рука» — то есть кто-то очень его поддерживал.
Впрочем, Матвеев того не скрывал. Скорее, наоборот.
Уж насколько опротивел этот Матвеев даже районным властям, однако трогать его не решались.
Чуть что — Матвеев сейчас же:
— Я тут с одним человеком советовался, так он, как и я, в точности так же по этому делу думает.
А поди докажи, советовался ли он с тем человеком и так ли тот думает.
Правда, как-то в районе чуть поприжали Матвеева. Но тут же почувствовали — верно, «рука» имеется.
А прижать было за что: Матвеев был горьким пьяницей. И если вступал в запой, то это надежно, надолго. Хорошо бы, сидел, отсыпался дома. Однако Матвеев был из других — лез на солнце, на люди.
А ведь пьяному даже море по щиколотку, не то что колхоз Березки. В пьяном виде и любил председатель управлять людьми и колхозом.
— Вы со мной не пропадете! — кричал Матвеев.
И тут же брал непомерные для колхоза обязательства и давал налево и направо невыполнимые обещания.
Любил также Матвеев идти с соседними колхозами на разного рода обмен. Причем всегда несуразный. Менял племенного быка на таратайку. Отару овец — на стол для правления. Молотилку — на старый мотоциклет.
Однако, придя после запоя в здравое состояние, председатель хватался за голову. Человек он был вовсе не глупый. Ездил поспешно в область — к «руке». И самое страшное улаживалось: попойка прощалась, взятые обязательства район пересматривал.
Потом начинался возврат добра из соседних колхозов. Отгоняли назад таратайку — возвращали племенного быка. Отвозили из правления стол и пригоняли назад отару.
Через некоторое время у Матвеева опять начинался запой. Председатель кричал:
— Вы со мной не пропадете!
И все начиналось заново.
История с Матвеевым кончилась враз, неожиданно. Как-то председатель снова поехал в область к своей областной «руке» и к колхозным делам не вернулся.
Потом в Березках узнали, что именно в это время отрубили ту областную «руку». Получалось, что вместе с «рукой» отлетел и Матвеев.
Ссыльный
Председатель Посиделкин сам не отрицал того, что он временный. Знали колхозники, что прибыл он к ним в Березки как бы в ссылку. Впрочем, вовсе и не они это слово придумали.
— Ссыльный я, ссыльный, — говорил сам Посиделкин. За что же он ссыльный и на долгий ли срок, в Березках того не знали.
Доброты оказался он редкостной. От этой доброты главным образом и страдали Березки.
Зачастили в колхоз при Посиделкине разные районные гости. Приезжали они поштучно, а то и целыми группами. Основной массой — с августа по октябрь, то есть в сезон урожая.
Особенно гуси боялись этих визитов. Следом за ними шли поросята. С пустыми руками гости домой не ехали.
— Нельзя, нельзя из села без гостинцев. Пусть не думают, что мы тут какие-то бедные, — объяснял колхозникам добрейший их председатель.
Вот и уплывало в машинах, в телегах, в мешках, в корзинах колхозное добро из Березок.
— Печенеги, — говорил об этих гостях бригадир Червонцев.
Сельский всезнайка Федор Кукушкин тут же всем объяснил, что были когда-то такие степные народы и известны они по истории набегами злыми на Русь.
— Печенеги, — соглашались колхозники.
Кроме того, председатель оказался большим любителем всякой охоты. А так как бродить с ружьем по полям и лесам одному вроде и не по сану и как-то неинтересно, то и на охоту снова в Березки съезд. Приезжали люди даже из области. Пальба здесь стояла в такие дни, словно на фронте во время прорыва.
Для подобных охот завел председатель аэросани. Так эти аэросани по всей округе носились, как метеор, и все живое, вплоть до последнего зайца, из Березок как ветром выдуло.
Прошли годы. Уже и Посиделкин в Березках давно забыт, а вот зверь, видать, прошлое помнит: он и сейчас обходит Березки, словно чумное место.
На лето к председателю съезжались разные родственники, а за ними родственники родственников, и далее — друзья и просто знакомые, а следом знакомые тех знакомых.
От разных зонтов и халатов, пижам и панамок здесь рябило до боли в глазах. На речке было тесней, чем на пляже в июле в Сочи.
И снова страдали гуси, снова страдали куры…
А в остальном жизнь в Березках текла мерно. Председатель ждал окончания ссылки. Колхозники