В «Трех утках» границы между сословиями стирались — дворянин мог выпить с ткачом или пекарем, продавец шерсти сидел за одном столом с клириком. Народу набилась уйма, яблоку негде упасть.
Из числа громогласно обсуждаемых новостей Арраса Рауль выделил одну: не далее как вчера нежданно-негаданно закрылась контора торгового дома Буонаккорси из Флоренции — итальянцы, никого не предупредив и (это уже совсем за гранью понимания!) позабыв стребовать долги навесили на дом огромный замок, после чего спешно покинули город, отправившись куда-то к северо-востоку, по тракту на Гент и Брюгге. Девять всадников охраны, две телеги с добром.
— Разорились, — предположил Рауль. — Как Барди и Перуцци несколько лет назад, потерявшие на сомнительных сделках полтора миллиона флоринов. Разорились и сбежали от кредиторов.
— Если в Аррасе и были кредиторы, — наставительно сказал мессир Рансар, — то исключительно эти флорентийские прохиндеи. Буонаккорси единственные, кто ссужал издержавшихся дворян полновесной монетой под процент.
— Ростовщичество во Франции запрещено, — сказал мэтр. — Эдикт Филиппа Красивого!
— Вы это итальяшкам расскажите, — поморщился министериал. — Рыцари-храмовники ростом тоже вовсю промышляли, пока государь Филипп и Ги де Ногарэ тамплиерам хвост не прищемили. Думается, здесь нечто иное — войны опасаются?
Cito, longe, tarde, припомнил Рауль. Исчезнуть побыстрее, уехать подальше и надолго. Крупные банкирские дома поддерживают связь со всеми отделениями, разбросанными по Европе, если пришло указание обезопасить капитал и имущество...
Мания преследования это, вот что. Мало ли какие затруднения возникли у Буонаккорси?
— Что же теперь к евреям на поклон идти? — тоскливо произнес Рансар. Судя по всему денежные проблемы волновали малоимущее дворянство Артуа не меньше, чем козни Эдуарда III. — Ведь догола разденут.
— К евре... — начал было Рауль и осекся.
Министериал само того не желая навел мэтра на оригинальную мысль. Камбрэ совсем неподалеку, Ирсул Бен-Йосеф человек пожилой, многознающий и наверняка хорошо знакомый с магией — у иудеев свое волшебство и свои тайны, но отмахнуться от общей опасности у еврейской общины не получится!
Кстати, о магии. Захмелевший Рауль не сразу почувствовал, что в дымном и спертом воздухе «Трех уток» словно бы вибрирует тончайшая струна, невидимая паутинка, лучик, ощупывавший всех присутствующих и внезапно задержавшийся на парижанине. Заклинание почти неуловимое и тщательно скрываемое, источник так сразу и не определишь.
А источник — вот он. Сосредоточившийся Рауль стараясь не подавать виду прошептал «Vera visione», обретая второе зрение, чуть опустил веки и довольно быстро отыскал создателя «паутинки». Забившийся в дальний угол серенький человечек — настолько неприметный, невыразительный и обыкновенный, что и захочешь, а не заметишь. Светлый лучик рожден неизвестным периаптом, сжатым в ладони человечка, значит он не чародей, а...
Стоп. Как такое прикажете понимать? Что за чудеса?
«Истинное зрение» натолкнулось на неодолимый барьер — неприметного окружало что-то вроде заклятия личины такой силы, что Рауль невольно отшатнулся и затряс головой. Проникнуть сквозь укрывавший неизвестного кокон не удалось: это не магия, нечто иное! Иллюзии ореады, тоже предпочитавшей скрывать от людей свою внешность, по сравнению с загадочным арканом выглядели невинным фокусом ярмарочного шута! Одно несомненно: за непроглядным туманом скрывается человек, а не Древний.
Как поступить? Подойти, затеять ссору? Спросить напрямую — кто таков и что нужно? Или не обращать внимания, а затем попробовать проследить, куда направится таинственный незнакомец?
Последний быстро уяснил, что привлек к себе внимание, несуетливо поднялся и начал пробираться меж столов к выходу. Рауль вскочил было, но вдруг зацепился носком сапога за проножь скамьи и повалился на экюйе де Фревана. Молодежь захохотала — нестоек оказался мэтр Ознар против красного гасконского! Раулю показалось, что скамья будто бы сама сдвинулась на два дюйма влево... Быть не может!
Серенький тем временем очутился возле двери «Трех уток» и сгинул в проеме, нырнув в синюю вечернюю полутьму. Рауль выбежал на улицу, огляделся. Никого.
— Гозлен, постой, — вернувшись в корчму мэтр ухватил хозяина за рукав. — Гозлен, что за тип сидел в этом углу, возле котла? Помнишь его?
— Здесь? — озадачился трактирщик. — Точно, был какой-то... Попросил фламандского пива. Лицо... Никакое.
— Что значит, «никакое»?
— Ну... — Гозлен неуверенно пожал плечами. — Описать не берусь.
— Одежда?
— Серая. Или вроде коричневатая? Да что вы пристали, мэтр! Не запомнил, хоть тресни!
Девицы из прислуги отвечая на настырные расспросы Рауля ясности не добавили: человек как человек, ваша милость. Полно таких. Шрамы, цвет волос, глаза? Извиняйте ваша милость, ничего выдающегося не заметили.
Ясно. Заклинание «Simulacrum» уровня просто-таки исключительного (или, в крайнем случае, некое подобие!). Таким пользовался халиф Гарун аль-Рашид, когда в одиночестве бродил по Багдаду, беседуя с подданными под видом «обычного человека» — узнать невозможно, индивидуальность полностью стирается, тебя примут за своего хоть в разбойной шайке, хоть при королевском дворе!
Кто сказал, что в Аррасе нет магов-людей? Похоже, этот постулат нуждается в самом радикальном пересмотре! Ибо «нет» и «не заметил» — это принципиально разные вещи!
* * *
Распоряжением его преподобия Михаила Овернского в монастыре доминиканцев мэтр Ознар получил несколько привилегий. В частности, Рауль имел право без благословения брата келаря, отвечавшего за имущество обители, при необходимости выехать из Арраса по делам в любое время взять из конюшни лошадь. Равно и получить припасы, если поездка грозила растянуться на несколько дней.
Поутру Рауль воспользовался щедростью Священного Трибунала и приказал конюхам оседлать гнедого кастильца — того самого, на каком ездил в Бребьер. Скотина покладистая, при этом исключительно выносливая и неприхотливая. Звали коня подобно его прославленному предку, тоже кастильцу, волею императора-самодура Калигулы заседавшему в римском сенате — Инцитатус.
— Далеко собрались мессир Ознар?
Рауль, выведший Инцитатуса из денника нос к носу столкнулся с Ролло фон Тергенау, братом- мирянином из свиты преподобного.
— В Камбрэ, на денек.
— Приказано сопровождать, — сказал рыжий баварец. — На дорогах неспокойно, а вдвоем веселее.
— Откуда узнали-то? — вздохнул мэтр. — За мной что, и в спальне следят?
Отказаться? Невозможно, воля брата Михаила не оспаривается. Наверное, оно и к лучшему: расстояние пустяковое, чай не в Париж или Дижон ехать, но рисковать не хочется. Вместе с Ролло будет надежнее.
— Старший конюх доложил. Его преподобие указал ни на шаг от вас не отходить. Камбрэ, так Камбрэ...
Мессир фон Тергенау обладал существенной добродетелью: в отличие от общительных сицилийцев ди Джессо он был молчалив, бесцельные разговоры лишь бы занять время не заводил, наводящих вопросов не задавал. Сразу дал понять, что главный тут — мэтр Ознар. Моё дело смотреть в оба глаза, почаще оглядываться и следить, чтобы означенного мэтра никто не вздумал обидеть вольно или невольно.
Восходящее солнце прямо впереди — розово-оранжевый диск поднимается в дымке над лесистыми всхолмьями не слепя глаз. Лошадки по холодку идут резво, крупной рысью.
Вот и граница между королевством Франция и Священной Римской империей. Знак в виде креста, вытесанного из цельной глыбы темно-пурпурного гранита поставлен совсем недавно, в 1340 году, когда епископский город получил свой герб дарованный кайзером Людвигом IV. На кресте выбит хорошо заметный рельеф — имперский двоеглавый орел, на чьей груди расположен щит с тремя львами Камбрэ.
