Было чего испугаться. Человеческий лик стремительно менялся, трансформировался, оплывал — старуха Верене
Исчезала полнота, разглаживались в белесом сиянии морщины, незнамо откуда взявшийся ветерок сдувал темные паутинки, в которые обратилось вдовье платье. Ощутимо пахнуло морозцем.
Рауль на миг углядел знакомый силуэт ореады, замещавшийся чем-то иным — лицо с выдающимися скулами было гладко и свежо, точно молодая женщина только что встала ото сна. Стройная, длинноногая, пышногрудая красавица зашагала вниз по лестнице, и казалось, она ничуть не торопится, даже медлит — так ровно и спокойно она выступала.
— Надо полагать, — гулкую тишину нарушил ровный голос брата Михаила, — мы имеем честь приветствовать Беатрис д’Ирсон? Не просто тётку, но еще и былую возлюбленную архидиакона Арраса Гонилона Корбейского и мать его ребенка, известного под именем Гийом Пертюи?
— Ты очень умен, смертный, — произнесла ореада. — Что-то непостижимое... Исключительные способности для вашего краткоживущего племени. Да, ты прав. Это я.
— Почему вы решили вдруг открыться, а не бежать, сбросив узы плоти?
— Ты подошел слишком близко к разгадке. Бежать мне некуда. Зачем тянуть время? Спрашивай.
— С ума сойти, — едва слышно сказал барон де Фременкур. — Во что вы меня втянули, преподобный?
— Скоро узнаете, ваша милость. Очень скоро. Буквально сейчас.
* * *
Вечер в «Трех утках» не задался — гостей необычно мало, из благородных вовсе никого: после нарушения перемирия с англичанами большинство способных носить оружие дворян отправились в крепости на рубежах Артуа, бдеть.
Зашли полдюжины цеховых подмастерьев из тех, что помоложе, несколько соседей-обывателей, обменяться немудрящими мещанскими сплетнями.
Явился мрачный как туча ганзейский купец, судя по одежде немец откуда-то с севера Империи, Любек или Штральзунд — застрял в Аррасе из-за преотвратной погоды и чиновничьей лености: служба прево не спешила выправить подорожные.
Двое нищенствующих монахов скромно попросили пива, ржаного хлеба и рыбы.
Один из святых братьев непрерывно кашлял.
Добряк Гозлен накормил-напоил всех, не забывая собирать умеренную плату даже с благочестивых францисканцев, ходивших по окрестностям в поисках подаяния — тут, извольте видеть, таверна, никакой благотворительности. На приходской храм я и так жертвую еженедельно, да еще десятина...
Гозлен приметил, как из угла рта задыхавшегося от кашля монаха вытекла тоненькая струйка крови. Еще не хватало — чахотка!
И ведь не выгонишь, нехорошо инока на улицу выставлять только потому, что болеет! Не по- христиански. Впрочем, как знал владелец «Трех уток», чахотка, равно и проказа, прилипает долго.
Таверна опустела с темнотой. Гозлен подождал до времени, когда на кафедрале начали отбивать час повечерия, отпустил прислугу и запер двери, оставшись наедине со своей сожительницей, девицей Клоди Максанс — Мать-Церковь, конечно, жизнь во блуде и грехе не благословляет, но это временно: свадьба назначена сразу после будущей Пасхи.
Поднялись наверх, в хозяйские покои.
Разоблачились, легли в постель.
Последний раз в своей жизни занялись любовью.
Гозлен из Эрмавиля и девица Клоди умерли во сне, перешедшем в септическую кому, пять часов спустя.
Давешний францисканец был болен вовсе не чахоткой.
* * *
Монах пережил Гозлена немногим более чем на кварту, скончавшись глубоко ночью в дормитории обители, где уцелевшие обнаружили на рассвете семьдесят шесть трупов с почерневшими лицами и пятнами от кровоизлияний на коже.
* * *
Аррасский прево Саварик Летгард после дня разъездов по делам королевской службы почувствовал, как в паху начало что-то мешать — неужто возвращается лишай, от которого избавили ртутные мази мэтра Ознара?
Прево оставил лошадь в конюшне, прошел в дом. Кликнул слугу — помочь раздеться. Справа на бедре набухала шишка, небольшая опухоль размером с желудь. И еще одна под челюстью, ближе к уху. Третья под мышкой. Начинало познабливать.
Летгард почти не прислушивался к разговорам о чуме, признаков заразы не знал, а потому не особо беспокоился: такое случается когда продрогнешь на ветру. Приказал принести с кухни горячего вина и ушел в опочивальню, отлежаться.
Смерть настигла прево через два дня — с кровати он не вставал, тяжко и безысходно страдая. Захворавшая поутру супруга послала было человека в аптеку, за Раулем, но дверь не открыли. Дом старухи Верене выглядел покинутым.
Из семьи Саварика Летгарда не выжил никто, включая пять человек прислуги.
* * *
Ночная стража обходившая Аррас — трое сержантов короля под командой министериала, — обнаружила на улицах больше десятка бездыханных тел. Создавалось впечатление, что люди умирали на ходу, не успев вернуться в свои жилища.
Пришлось идти в замок за телегой — по городскому уставу неопознанные тела надо доставить в «Божий дом», морг при монастыре госпитальеров, где иоанниты обязаны «тщательно обмывать, заворачивать в льняные плащаницы, обувать в красные башмаки, отпевать и уготовлять для погребения».
Встретил сержантов бледный как полотно брат-рыцарь с полубезумным взглядом. Госпитальер уже твердо осознал, что именно происходит и каков будет финал. Кивнул в сторону приземистого каменного здания, куда с минувшего вечера свезли тридцать четыре трупа — на ручных тележках, тачках, иногда просто волоком по льду. Скоро в «Божьем доме» не останется места и покойников придется складывать на улице...
Пожилой сержант закашлялся и сплюнул кровью. Иоаннит молча развернулся, ушел в кордегардию, выбил пробку из кувшина с вином. Ополовинил сосуд несколькими глотками. Стало чуть полегче — умирать лучше в хорошем настроении.
Чуя неотвратимую поступь смерти выли дворовые псы — тоскливо, жутко, наводя дрожь на слышавших эти леденящие кровь звуки. Очень скоро вой затихнет, собаки погибали от чумы столь же быстро, что и хозяева.
Перед мутным рассветом на колокольне Сен-Вааста начали бить набат, будто у стен города находился враг, готовящийся к штурму. Тревожный перезвон подхватили в приходах Сен-Реми, Святого Семейства, Сердца Марии и еще десятке других.
В четырех церквях колокола молчали — звонарей к утру или не было в живых, или они готовились переступить черту, за которой ждала Вечность.
* * *
Брат-экзорцист Ксавьер д‘Абарк, восседая на козлах дормеза, правил лошадьми. Запряженная четверкой огромная карета продвигалась сквозь ночь на северо-восток, к границе Фландрии. По углам дормеза мерцали четыре затянутые желтоватым бургундским стеклом лампы, отчасти разгонявшие кромешную тьму.
Строжайший приказ главы Трибунала был получен перед наступлением сумерек: громоздкие вещи бросить в коллегиате, взять лишь важнейшие документы и немедленно выехать из Арраса по направлению на Гент. Неподалеку от Гента, в Остерзеле находится укрепленный доминиканский монастырь, бывший замок тамошнего графа отошедший по завещанию к ордену. Вот письмо для настоятеля, там подробные инструкции, сжато выраженные одной фразой — запереться наглухо и ждать.
