признаюсь!
— Признаетесь? — фыркнул брат Михаил. — Кому они нужны, ваши признания... Замечу: вы не делали ничего против законов короля и Святой Церкви. Алхимия не наказуема. Еретических мыслей вслух не высказывали, а за невысказанные умопреступления инквизиция не карает. Кардинал Перуджийский? Он всегда был скотиной каких поискать, ничуть ему не сочувствую. Перед Священным Трибуналом вы, Рауль, чисты. Я просто рассчитываю на вашу добровольную помощь — неволить и заставлять не стану.
— Но почему именно я?
— Потому, что вы один из самых талантливых магов Французского королевства, — прямо сказал преподобный. — Не смотря на молодость и относительно небольшой опыт. Никакой лести.
— Сдаюсь, — мэтр Ознар нервно хихикнул и для храбрости отхлебнул вина прямиком из кувшина. — Боже мой, я так и знал...
— Ничего вы не знали. И не знаете, — жестко ответил инквизитор. — Жака я отпустил, придется прогуляться без телохранителя. Простите, авиньонская привычка — предпочитаю, чтобы рядом всегда находился надежный человек, наученный обращаться с остро отточенным железом. Приглашаю в гости, покажу кое-что интересное.
* * *
Если от Иерусалимской улицы пройти несколько кварталов к северу и воротам Льевен, то по правую руку увидишь доминиканский монастырь, упирающийся в городскую стену. Прямо впереди будет старинная надвратная башня с полубастионом постройки времен короля Филиппа-Августа, налево уводят улицы Тюрен и Сен-Морис, образующие зажиточный торговый квартал — сразу за стеной протекает речка Креншона, летом вполне судоходная, плоскодонные баржи с товаром ходят от Арраса до самого Английского пролива.
Не самая дальняя прогулка вылилась в сущее мучение: снегопад и метель не останавливавшиеся третий день создали на улицах почти непреодолимые препятствия: в скверную погоду горожане предпочитали выходить из домов только по крайней надобности, узкие тропинки между сугробами быстро исчезали, и привыкший к мягким зимам Прованса и Лангедока Рауль живо представил себе, каково приходилось воинству Ганнибала при переходе через Альпы.
— Заночуете в обители, — подняв голос почти до крика сообщил брат Михаил. Ветер немилосердно свистел в узких проулках. — Города не знаете, заблудитесь и замерзнете! Кошмар, что творится! Как здесь люди живут, ума не приложу! Однако, аррасские монахи уверяют, будто весной в Артуа очень красиво...
Добрались, постучали в ворота огромным железным кольцом. Высунулся привратник-мирянин, в меркнущем сером свете уходящего дня опознал преподобного и с полупоклоном пропустил в обширный двор.
— Вот что значит монастырский порядок, — заметил Рауль. — Тут снег убирают...
— Не станут убирать, схлопочут такую епитимью, что сами на костер запросятся, — проворчал Михаил. — Идите за мной, сударь.
Коллегиата Девы Марии, — то есть храм доминиканского капитула Арраса, — остался далеко в стороне, за обширным комплексом обители. Город в городе, со своими конюшнями, винокурней, хлевами для коров и свиней, кухней, библиотекой и прочими необходимыми ордену братьев-проповедников постройками.
Формально доминиканцы считались орденом нищенствующим, на его членов была возложена обязанность отказаться от всяких имуществ и доходов и жить подаяниями. Этот постулат удалось изящно обойти — иноки всего лишь
Поднялись на второй этаж спального корпуса-дормитория, где располагались кельи монахов. Тихо и пусто, братья или выполняют послушания, или собрались на богослужение очередного литургического часа.
— Подождите, я переоденусь, — бросил преподобный, на миг задержавшись у двери своей кельи. — Нехорошо расхаживать по обители в мирском и вводить этим прочих в искушение... Мокрый плащ оставьте, его высушат.
Вернулся брат Михаил на удивление быстро, приняв обычный облик — шерстяная ряса плотной белой шерсти с черным плащом и откинутым на спину капюшоном.
— Готовы, мэтр? Не стану вам напоминать, что все увиденное здесь должно остаться в наистрожайшей тайне. Упаси Господь, слухи поползут...
— Уже поползли, — сказал Рауль. — Между прочим, Гозлен из «Трех уток» настоятельно просил донести до вашего слуха, что в городе беспокойно.
— Да? Готов выслушать его претензии к Трибуналу... Нам сейчас по коридору направо и вниз. Прихватите факел со стены, придется спуститься в переход к Речной башне, а там темно и крысы. Крыс не пугаетесь?
— Это не самое страшное в тварном мире.
— Верно замечено, мэтр.
* * *
... — И что на это скажет бакалавр Нарбонны? — преувеличенно спокойным тоном осведомился брат Михаил. — Видели хоть раз что-либо подобное?
— Не видел, — твердо сказал Рауль, стараясь подавить тошноту подкатывающую к горлу. — Однако, слышать и читать приходилось... Какая гадость!
Огромным преимуществом Речной башни, возвышавшейся над руслом Креншоны была полная изолированность: с соседними бастионами Льевен и Гарвель ее не связывали проходные галереи, вход внутрь был только один — через подземный ход со стороны доминиканского монастыря. Бойницы заложены скрепленным раствором булыжником.
Идеальная тюрьма, каменный мешок выбраться из которого невозможно, особенно учитывая надежные металлические решетки трижды перегораживавшие узкий тоннель, ведущий от обители к старинной цитадели.
Можно только позавидовать крепости духа трудившихся в Речной башне доминиканцев: обычный человек в лишенном солнечного света ледяном узилище быстро спятит. Такое, впрочем, случалось — со времен первого графа Артуа Роберта сюда отправляли наиболее опасных злодеев и недругов его светлости. Хватало нескольких месяцев заточения чтобы человек сошел с ума и отправился в мир иной: сырость, спертый воздух, тьма и холод делали свое дело безупречно.
При старой графине Маго д’Артуа Речную башню передали в ведение братьев-проповедников, отстроивших рядышком свой монастырь. О жуткой тюрьме надолго забыли: раз в год наезжавший в Аррас Трибунал из Амьена приговаривал обвиняемых или к публичному покаянию в санбенито (это в основном), или сразу к костру (всего два прецедента за сорок лет), нужда в тщательно охраняемом пенитенциарии отпала. Но чрезвычайный посол Святого престола Михаил Овернский приказал распечатать вход, смазать замки и подготовить башню к возможному появлению самых неожиданных постояльцев.
— Сообщения о неблагочинии и до крайности подозрительных событиях в окрyге начали поступать в Париж и Авиньон в конце минувшего лета, — неторопливо говорил преподобный, поглядывая вниз — в страшную квадратную яму с гладкими стенами выложенными базальтом, выкопанную в основании Речной башни. — Поначалу от доносов отмахивались, отправляя письма по прямому назначению — в нужник. Не бывает ничего подобного, вот и весь сказ! Пьяные фантазии безграмотных провинциалов — с прокисшего фландрийского пива и не такое привидится. Насторожиться заставила депеша схоластика у базилики Сен- Вааст Бенедикта Отрингенского — все-таки ученый клирик, клюниец, а не грубый торгаш, с трудом выписывающий два слова на пергаменте...
— В октябре Парижский капитул отправил в Артуа опытного брата-мирянина, — продолжил Михаил. Ознар понимающе кивнул: «братьями-мирянами» именовались агенты инквизиции, не принимавшие пострига и обетов, выдававшие себя за обычных путешественников или купцов. — Проверить, приглядеться, собрать достоверные сведения. После обстоятельного доклада нашего человека священной канцелярии у кардинала Пьера де Бофора кровь к голове так прилила, думали удар хватит. Тут у
