– Точно в цель! – похвалил меня Василий Авдеевич.
– А… Знаю! – обрадовался Всеволод. – Это же как в детективах: «Ищи кому выгодно!» – блеснул он эрудицией.
– Ну да, примерно так, – с гораздо меньшим энтузиазмом подтвердил майор. – Ладно, начнем опрос свидетелей, кто там у нас на очереди? – придвинул он к себе список членов съемочной группы.
– А я?
– А вы, господин Остроликий, свободны, по крайней мере, пока, – на секунду замер на его лице проницательным взглядом полицейский.
– Но, как же?.. – растерянно пробормотал режиссер.
– Как обычно, вы в надежных руках, Евгения Владимировна у нас мастер, практически виртуоз своего дела, вам повезло, что попали под ее защиту, – еще одна похвала из его уст застала меня врасплох.
– А если что-то случится… опять. – Губы Всеволода заметно дрожали.
– А вот чтобы этого не произошло, я бы рекомендовал вам держать ухо востро, никому, разумеется, о нашей беседе ничего не говорить и не рисковать лишний раз, вообще, хорошо бы вам где-то пересидеть это время, но мы не знаем, кто и почему проявляет к вам такой повышенный интерес, поэтому и прерывать ваши съемки не имеем права. Так что начнем расследование, а там видно будет…
До конца дня полицейские успели опросить, кажется, всех. Елизавета Ричардовна вышла из кабинета охая и хватаясь за сердце. Сославшись на недомогание, она на машине режиссера отправилась в гостиницу. Остроликий сопровождать ее не стал. Понимая, что продолжить съемки не получится, он уединился в одном из углов павильона с ноутбуком, пробормотав: «Покумекаю над концовкой», – погрузился в мир своей средневековой саги. Я пристроилась рядом с ним, но постаралась держаться в тени, чтобы не попадать в поле зрения блуждающего взгляда режиссера и не спугнуть музу вдохновения, которую, судя по всему, безуспешно искал его рассеянный взор.
В отличие от режиссера, свой компьютер я открыла не из творческих томлений души, а по вполне привычным для моей специальности причинам. Информации на камерах наблюдения было немного, но каждый кадр мог быть очень важным. Монитор немного искажал картинку, но узнать можно было абсолютно всех. Приготовления к съемкам мелькали как кадры из немого кино, рабочие ставили декорации с отчетливо читающимся на лице желанием поскорее закончить работу и уползти на пляж. Так как жара в нашем Тарасове продолжала стоять невыносимая, а кондиционеры в павильоне были только напольные, слабые и не справлялись с нашими тридцатью пятью в тени.
Меня мало интересовало происходящее на съемках, по крайней мере, то, что не касалось стола с реквизитом и привезенных аркебуз, которые, кстати, полицейские забрали на экспертизу, вяло пообещав Всеволоду вернуть их на следующее утро. Однако, заметив у искомого стола Максима и нахальную Марию с неизменной хлопушкой в руках, я испытала двойное разочарование.
Во-первых, как ни стыдно было в этом признаться даже самой себе, подозревать его очень уж не хотелось, а, во-вторых, видеть заинтересованность в его глазах, обращенных на эту малопривлекательную, завистливую и язвительно-злую девицу, отчего-то было неприятно. Поймав себя на этих мыслях, я с негодованием впилась ногтями в ладони.
«Ну, что, получила очередной урок! Хватит витать в облаках, пора всецело переключиться на работу! – с горечью вернула я себя с небес на землю и решительно переключила все внимание на монитор, больше уже не отвлекаясь на личные эмоции, которые я умело запрятала в то потаенное отделение души, в котором они, как правило, и испарялись через какое-то время».
Максим с Машей беседовали несколько минут, он смотрел оружие и спокойно перебирал его на столе, и злосчастная аркебуза, точнее одна из пяти, присланных утром, мелькала не раз в его руках. На этой камере не было изображений из коридора, поэтому я переключилась на другой диск, где должно было прекрасно видно курьера с оружием и того, кто его принял. Сначала из павильона в сторону выхода промелькнула мужская тень, и в полумраке было не разобрать никаких особых примет, только темную футболку да спортивные штаны известной марки, которую носит каждый второй. А вот человека, принесшего реквизит, можно было рассмотреть чуть лучше, по крайней мере, была видна особая примера – темно-русые кудрявые волосы, почти как у Бонифация из детского мультика, но, к сожалению, лицо закрывали широкие темные очки. Роста он как будто был небольшого, или такое впечатление создавала сильная сутулость, отмеченная мною, когда курьер, сдав оружие, кстати, все той же Марии, развернулся и пошел к двери.
На камере из зала я подробно рассмотрела весь эпизод с выстрелом, еще раз убедившись, что Остроликий был на волосок от гибели. Полоцкий с Машей довольно быстро отошли от стола. Трофимов Игнат был и вовсе в стороне, и я заметила его уже в самом конце, словно он выходил куда-то. Елизавета Ричардовна из кресла не поднималась, Котова Нина все время была в окружении костюмерш и гримерш, подправляющих ей платье и макияж прямо на съемочной площадке. Сделав себе несколько отметок в уме, я закрыла ноутбук, весьма довольная своей предусмотрительностью, или, точнее, тем фактом, что камеры я догадалась установить сразу же, без полученной с них информации я была бы похожа в этом расследовании на слепого котенка, а так я незаметно для окружающих наблюдаю за каждым из них. Жалко вот только, что я не успела положить «жучок» Елизавете Ричардовне перед ее уходом, но я надеялась, что сделаю это при нашей следующей встрече, а пока я надеялась на показания с камер в ее номере.
Постепенно суматоха улеглась, видимо, долгая следственная работа, проведенная сотрудниками милиции с актерской братией, подействовала как психотерапевтический сеанс – проговорив вслух все события, свидетели заметно успокоились. К концу дня Остроликий даже предложил отснять злополучный эпизод.
– Давайте, ребятки, на исходную! – несколько вяло скомандовал он. – Добьем эту сцену, чтобы уж завтра, как говорится, с чистого лица, – морщась, добавил он.
– Какую сцену? – совсем уж некстати уточнил Трофимов.
– Ту самую! Но, если ты… гад, опять все запорешь, то я уверяю, что роли ты больше не только у меня, но и ни у кого другого не получишь, даже в реалити-шоу подсадным гостем не возьмут! – вдруг рассвирепел режиссер и посмотрел на Игната, как на своего главного врага. В павильоне вдруг стало тихо, похоже, слова разгневанного Всеволода возымели должный эффект.
– Я все понял, – сплюнув на пол, процедил сквозь зубы оскорбленный актер и нахлобучил на голову рогатый шлем. На этот раз у хижины он занял позицию первым, тогда как Максим запаздывал. Я огляделась и к своему очередному разочарованию обнаружила его мило воркующим с симпатичной гримершей, которая что-то уж очень старательно наносила последние штрихи к средневековому образу главного героя, одаривая его всякий раз полным чувственных стрел и знаков взглядом. Полоцкий, как мне показалось издалека, благосклонно впитывал источаемые девушкой флюиды и ответно обволакивал ее пленительным блеском своих лазоревых глаз.
Что ж, это очередное наблюдение прогнало последние иллюзии, что еще продолжали удерживаться на задворках моей обычно хладной души, и в этот миг я почувствовала полное освобождение от излишних томлений, мешавших мне до последнего момента всецело отдаться делу расследования.
«Надо бы повнимательней просмотреть, что там проделывал Полоцкий с реквизитом», – автоматически отметила я и спокойно отвела взгляд от некогда слегка волнующего меня образа.
Судя по всему, нравоучения, а также личный пример, чуть было не стоивший Остроликому жизни, принесли свои плоды. Игнат отыграл блестяще, сцену сняли уже с пятого дубля, и, когда над площадкой пронесся зычный выкрик режиссера: «Стоп, снято, на сегодня все!» – в унисон зааплодировали все без исключения, и даже я. Члены команды торопливо потянулись к выходу. По всеобщему настроению было понятно, что стресс, который принес этот трудный день в жизнь каждого из них, потребует разрядки, и, словно бы читая мои мысли, Максим, еще не избавившийся от образа Святогора, воскликнул, неожиданно перекрывая своим голосом гул усталой толпы у выхода:
– Я в «Ивушку», есть желающие присоединиться?! – В его глазах играли смешливые искорки.
– Класс! – первой отреагировала, как и следовало ожидать, вездесущая Маша. – Отличная идея, ща, только хлопушку отнесу! – заторопилась она.
– И я бы поела, как человек, и я… и я… – стало то и дело доноситься с разных углов, и по интенсивности посыпавшихся ответных согласий я поняла, что ресторан будет забит до отказа.
– Я бы тоже не отказалась, – дождавшись окончания основного шума, вставила Котова.
– И я! – вдруг услышала я и с недоумением обернулась, во все глаза уставившись на режиссера.
