посыланием несчастий. Ученики Иисуса были способны к такой логике (Иоан. 9,1–3), как и многие христиане сегодня. Кажется таким естественным признать, что Бог управляет миром, все, что происходит — дело Его рук в соответствии с его волей. Однако, мы должны помнить, что Писание не учит нас этому. Оно, скорее, учит нас тому, что этот мир — падший, развращенный грехом и находится под влиянием Сатаны (ср. Иоан. 12,31), и что в жизни происходят многие вещи, которых Бог не желает. А именно, страдания — не обязательно результат греха (ср. Рим. 8,18–23).
Иов, благочестивый человек, знал, что не сделал ничего, чтобы заслужить гнев Божий. В своих частых речах (гл. 3, 6–7, 9-10, 12–14, 16–17, 19, 21, 23–24, 26–31) он красноречиво утверждает свою невиновность, а также выражает свое расстройство по поводу тех ужасов, которые ему пришлось претерпеть. Он не может понять, почему с ним произошли такие вещи. Его коллеги ужасаются, услышав такие речи — для них это богохульство. Они упорно пытаются убедить его, что он своими протестами сомневается в Боге. Один за другим они настойчиво убеждают его исповедоваться в своих грехах, какими бы они ни были, и признать, что Бог управляет честным и справедливым миром. Так же упрямо и даже более красноречиво Иов спорит, что жизнь несправедлива, что мир, таков как он есть сейчас — не такой, каким должен быть. Елиуй, последний 'утешитель', появляющийся на сцене, защищает высшее знание и пути Божьи. Это более всего похоже на приемлемый ответ Иову и, кажется, что он готов успокоиться частично удовлетворяющим, частично приводящим в ярость ответом Елиуя, когда внезапно Бог Сам говорит с Иовом и другими (гл. 39–41). Бог одновременно и поправляет Иова, давая ситуацию в перспективе, но и оправдывает его против 'мудрости' его коллег (42,7–9). Относительно вопроса, все ли в жизни справедливо или нет, Иов был прав — нет, не все. Что касается размышлений Иова 'Почему я?' прав был Бог. Его пути гораздо выше наших путей, и Его позволение страданий не означает, что Он не знает, что делает, или что Его право на это может быть под вопросом.
Это — истинная мудрость в своем наилучшем проявлении. Читатель Книги Иова узнает, что является просто светской мудростью, кажущейся логичной, но самом деле неверной, и что составляет мудрость, кажущейся логичной, но на самом деле неверной, и что составляет мудрость Божью и что создает уверенность в Его господстве и праведности. Итак, диалог и сюжет рассказа сочетаются, чтобы дать наивысший пример ветхозаветной созерцательной мудрости.
Мудрость в Притчах
Книга Притчей — это место расположения продиктованной благоразумной мудрости — т. е. правил и предписаний, которыми могут пользоваться люди, чтобы помочь себе жить ответственной и успешной жизнью. По контрасту с Екклесиастом, который использует созерцательный цинизм как фон мудрости, и с Иовом, использующим созерцательную мудрость относительно несправедливости жизни в этом мире, провербиальная (притчевая) мудрость концентрируется в основном на практических взаимоотношениях. В качестве обобщения полезно отметить, что притчи учат тому, что можно назвать 'старомодными основными ценностями'. Ни один родитель не хочет, чтобы его ребенок вырос несчастным, разочарованным, одиноким, социально отверженным, в конфликте с законом, аморальным, неумелым или сломленным. Это не эгоистично и не фантастично, что родитель хочет для ребенка определенного уровня успеха в жизни, включая социальное приятие, свободу от нужды и моральную честность. Притчи представляют собой собрание лаконичных советов, составленных только для этого. Конечно, нет гарантии, что жизнь всегда будет хороша для молодого человека. Что говорят притчи, так, это то, что хотя все вещи равны, есть основные отношения и образцы поведения, могущие помочь человеку вырасти в ответственного взрослого.
Притчи постоянно представляют собой яркий контраст между жизнью мудрости и жизнью глупости. Что характеризует жизнь глупости? Глупость характеризуется такими вещами как преступление (1,10–19; 4,14–19), беспечное обещание или обязательство (6,1–5), лень (6,6-11), злобная беспечность (6,12–15) и половая нечистота, которая особенно отвратительна Богу и вредна праведной жизни (2,16–19; 5,3-20; 6,23–25; 7,4-27; 9,13–18; 23,26–28). Кроме того, Притчи побуждают на такие вещи как забота о бедных (22,22.27), уважение глав правительств (23,1–3; 24,21–22), важность наказания детей (22,13–14), умеренность в потреблении алкоголя (23,19–21.29-35) и уважение к родителям (23,22–25).
Специфический религиозный язык редко используется в Притчах, — он присутствует (ср. 1, 7; 3,5-12; 15,3.8–9,11; 16,1–9; 22,9.23; 24,18.21 и др.), но не доминирует. Не все в жизни должно быть строго религиозным, чтобы быть благочестивым. На самом деле, Притчи могут служить коррекцией чрезвычайной тенденции одухотворять все, как будто что-то неправильно с основным материалом — физическим миром, как будто Бог сказал 'это плохо' вместо 'Это хорошо', когда впервые взглянул на дело рук Своих.
Употребление и злоупотребление притчами
Следует помнить, что в древнееврейском притчи называются, meshallim ('тропы (риторические фигуры'), 'притчи' или 'специально придуманные высказывания'). Притча — это краткое и точное выражение истины. Чем короче высказывание, тем менее вероятней, что оно будет в общем точным и в общем применимым. Мы знаем, что длинные, весьма компетентные, тщательные и детальные утверждения факта не только трудны для понимания, но и что большинство людей способны их запомнить. Поэтому притчи сформулированы в броской форме, чтобы их могли запомнить все. На древнееврейском многие притчи имеют некий ритм, звукоповторы, терминологические качества, которые делают их исключительно легко запоминающимися. Взгляните на некоторые пословицы, 'Семь раз отмерь, один раз отрежь' или 'Не зная броду, не суйся в воду'. Повторение односложных слов и ритм и рифма двусложных слов — это элементы, дающие этим пословицам определенную запоминаемость. Их не так легко забыть, как следующие утверждения: 'Перед тем, как приступить к действию, рассмотрите все обстоятельства и варианты' и 'Для небольших проблем существуют определенные коррективные меры, которые, будучи приняты в начале действия, предупреждают возникновение больших проблем'. Эти последние формулировки более точны, но в них меньше энергии и эффективности, чем в двух хорошо известных пословицах, не говоря уже о том, что их гораздо труднее запомнить. 'Не зная броду, не суйся в воду' — лаконичное, общее утверждение; его можно легко понять неправильно, или посчитать, что оно применимо только к прыжкам 'в воду'. В нем не говорится, куда или как смотреть, что искать, как скоро прыгать, после того, как осмотришься, и вообще это утверждение не приспособлено для применения буквально, к прыжкам!
То же и с древнееврейскими притчами-пословицами. Их нужно понимать разумно и принимать соответственно. Они ничего не утверждают об истине, но указывают на нее. Буквально, они технически часто неточны. Но как заученные путеводные нити для того, чтобы сформировать определенное поведение, они не имеют равных. Рассмотрите Притчи 6,27–29:
'Может ли кто взять себе огонь в пазуху,
чтобы не пригорело платье его?
Может ли кто ходить по горящим угольям,
чтобы не обжечь ног своих?
То же бывает и с тем, кто входит к жене ближнего своего;
кто прикоснется к ней, не останется без вины'.
Кто-то может подумать: 'Но эта последняя строка неясна. А что если почтальон случайно дотронется до жены другого человека, разнося почту? Будет ли он наказан? И разве нет таких, которые прелюбодействуют и делают это беззаконно?' Но такие толкования пропускают смысл. Притчи используют образный язык и выражают вещи предположительно, а не детально. Смысл пословицы в том, что прелюбодеяние подобно игре с огнем. Бог проследит за тем, чтобы рано или поздно, в этой жизни или в последующей, прелюбодей был наказан своими же поступками. Слово 'прикоснется' в последней строке не нужно понимать буквально (ср. 1 Кор. 7, 1; см. гл. 2), если вы не хотите исказить смысл вдохновенного Святым Духом послания. Притча не должна рассматриваться слишком буквально или в слишком общем плане, если ее смысл должен вам помочь. Например, рассмотрите Прит. 9.13–18.
