он их просьбы игнорировал, считая, что настоящий профессионал не имеет права работать вполсилы, вполнакала. По этому поводу уместно привести один случай, когда один из его приятелей – драматург Виктор Ардов (Зигберман) – даже написал в ноябре 1956 года жене Райкина письмо, в котором… Впрочем, прочитаем сам текст того послания:
«Милая Ромочка! Извините, что тревожу Вас таким грустным письмом, но иначе поступить не могу.
Я тут недавно заглянул к Вам на спектакль и просмотрел один номер в исполнении Аркаши (монолог пожилого человека, который завел нехорошую молодую жену). Меня поразило, до какой степени он устал, тяжело дышит и тихо говорит. В зал я пришел из-за кулис, где беседовал с ним минут пять. Там, в уборной, он выглядел еще печальнее. Простите меня за нехорошее сравнение, но я вспомнил, как играл в моей пьесе покойный Паша Поль – на премьере и через десять лет. За эти десять лет Поль постарел, и потому мне показалось, что я вижу те же обои с тем же рисунком, но сильно выцветшие. Но Полю было 60 лет в первом случае и 70 лет – во втором. А наш Аркадий – он, конечно, не износил себя, как старик, но, боюсь, к тому идет…
Ревность актерская могла заставить Райкина десять лет тому назад стремиться занять девять десятых времени спектакля. Сегодня это просто вредно для него даже творчески. Надо, чтобы зритель уходил со спектакля не совсем сытым. Пусть ему хочется еще немного полюбоваться этим артистом. А физически то, что делает Аркадий, – медленное самоубийство (и даже не очень медленное). Вы представляете себе, что через пять лет Аркадий будет приходить за кулисы с палочкой и с горечью вспоминать, как он нравился публике?.. А дело к тому идет.
Простите меня еще раз, но я не могу видеть глаза загнанной лошади, которые из зрительного зала наблюдают мало-мальски вдумчивые люди. И ни Утесов, ни даже Хенкин, ни Смирнов-Сокольский не делали этого никогда».
Несмотря на этот крик души, содержащийся в письме, жена Райкина так и не решилась показать его супругу. Видимо, понимала, что толку от этого мало – муж все равно все делает по-своему. Она слишком хорошо знала Райкина, чтобы не понимать – иначе работать он не может. Если он снизит темп работы, то превратится в развалину еще раньше, чем ему предрекал Ардов. А вот что написал по этому поводу в своих мемуарах сам А. Райкин:
«Я прочитал письмо Ардова много лет спустя, когда его уже не было в живых (В. Ардов скончался 22 февраля 1976 года. –
Страстное желание работать, играть как можно больше – необходимое условие актерского долголетия. И если считать аксиомой, что «цель творчества – самоотдача», то это означает – по крайней мере, для нас, артистов, – постоянное существование на пределе духовных, нравственных и физических сил.
Наша работа – точно катание с горы на санях. Сначала долго взбираешься на гору, долго накапливаешь в себе кинетическую энергию, а потом – в одно мгновение тратишь ее, летишь с ветерком, набирая скорость. Только бы не занесло на вираже! И чем труднее дается тебе внутренний подъем, восхождение к роли, тем щедрее и радостнее отдаешь то, что накопил.
Я не принадлежу к тем людям, которые с пренебрежением относятся к своему здоровью. Убежден, что соблюдение режима, умеренность в привычках для актера, как и для спортсмена, являются профессиональной необходимостью. К тому же и с возрастом не считаться нельзя.
Но когда меня принимаются лечить, так сказать, по стандарту, то есть безотносительно к особенностям моей профессии и моей человеческой индивидуальности, я внутренне сопротивляюсь и даже воюю с докторами. Когда они рекомендуют мне полный покой (исходя из «среднестатистического», но лично ко мне совершенно неприменимого тезиса, что старость – пора отдохновения), я вспоминаю одну излюбленную фразу моего отца и в какой-то степени разделяю ее грубоватую логику:
– Надо вставать и работать, – говорил отец, – тогда не будешь болеть…»
Раз уж речь зашла о личном, самое время вспомнить о семействе Райкина – в частности, о его детях. Как мы помним, их у него двое: дочь Катя (1938) и сын Костя (1950). Екатерина на тот момент уже закончила школу (в 1955-м) и пошла по стопам родителей – решила стать артисткой. Она поступила в Щукинское театральное училище и там встретила своего первого мужа – актера Михаила Державина.
Что касается Константина, то он с малых лет рос чрезвычайно активным мальчишкой. Видя такую подвижность, родители отдали его в спортивную школу – в секцию гимнастики. Именно там он в первый раз сломает себе нос – когда сделает неудачное сальто на брусьях. В дальнейшем последуют еще пять переломов, правда, к спорту они уже не будут иметь никакого отношения – их Константин заработает в драках. Причем последняя произойдет, когда он будет уже достаточно знаменит. Он тогда играл в «Современнике», приехал с театром на гастроли и однажды вышел прогуляться. Едва он сделал несколько шагов, как рядом с ним выросло несколько незнакомых молодых людей, которые без всяких объяснений принялись его бить. Один из них и нанес коварный удар артисту в переносицу. Что это были за люди и почему они на него напали, Райкин так и не узнал.
Однако вернемся в детские годы нашего героя.
Так как родители большую часть времени проводили на гастролях, сына и дочь воспитывала нянечка – малограмотная татарка. Как расскажет позднее К. Райкин:
«Я очень переживал, когда моя няня, чрезвычайно заботливая, но жутко невежественная женщина, принималась кричать в общественном месте: «Это сын Райкина идет, пропустите его без очереди!» Мне казалось, что я обкакаюсь от стыда. Я физически не мог пользоваться именем отца, меня в жар бросало от одной мысли…
Что касается моей национальности, то с этим у меня проблем не было. На меня антисемитизм не распространялся: кто-то когда-то ругнет за глаза – это можно не считать. Для всех я был прежде всего сыном национального героя, сыном Райкина, а не евреем. У меня с самого детства все было хорошо, но глаза и уши у меня были. Когда моего товарища, талантливого парня, не принимали в консерваторию, когда Ойстрах при мне жаловался папе, что ему навязали жесткую квоту по национальному признаку, я понимал: с этой национальностью в этой стране жить сложно…»
Как и положено сыну знаменитых артистов, Константин не мог остаться равнодушным к театру. Поэтому, параллельно занятиям спортом, он увлекался и сценическими действиями. Причем на этом поприще достиг даже больших успехов и уже в дошкольном возрасте стал изумлять взрослых своими актерскими способностями. В числе его поклонников, например, оказался знаменитый детский писатель Корней Чуковский, с которым Райкины познакомились во время эвакуации в Ташкенте. С тех пор их встречи стали достаточно регулярными – они дружили семьями. В своем дневнике от 17 и 19 августа 1957 года писатель сделал по этому поводу следующую запись:
«17 августа. Завтра костер (речь идет о посиделках возле костра на даче писателя в Переделкино. –
Выступать будет Райкин, иллюзионисты из цирка, будет самодеятельный Котя Райкин (гениально) и мн. др…
19 августа. Костер прошел отлично… Погода разгулялась. Детей пришло больше 300.
В детской самодеятельности больше всего мне понравился безмерно артистичный Котя Райкин, выступавший с номером собственного изобретения – «Природа», кукольный театр Тани Абашкиной, танец Ирочки Кассиль с подругой.
Первым выступил Кассиль, пожелавший детям хорошо учиться. После самодеятельности Аркадий Райкин со стихами среднего качества и с прелестной миниатюрой «Рыбная ловля», потом оказалось, что приехал Михалков, милый поэт, он оставил дома гостей – и (всегда аккуратный) приехал на полчасика – выступил с «дядей Степой», которого ребята подсказывали ему, если он запинался…»
А теперь заглянем в мемуары самого А. Райкина:
«…Во всем, что касается детей, Корней Иванович был человеком душевно щедрым и неутомимо деятельным. По сей день в Переделкино работает детская библиотека, построенная на средства Чуковского
