Рассказывает А. Неволина: «На сороковой день в час смерти дяди Саши в нашей квартире упал его портрет. Он стоял на стеллаже, подпертый вазой с цветами. В комнате – никакого сквозняка. Я в доме одна. Надо ехать на кладбище. Лежу в постели и твержу про себя: «Надо встать, Лика, надо встать!» И не могу. И тут упал портрет. Портрет упал, толкнув тяжелую вазу. Она разбилась вдребезги, но стекло на портрете осталось целым. Одна наша близкая знакомая сказала: «У Саши была единственная возможность поднять тебя с постели. И он ею воспользовался». А потом мама в свой день рождения попросила: «Саша, подай знак, что ты меня слышишь. Хоть какой-нибудь!..» И у нее остановились часы…»
ДЕРБЕНЕВ Леонид
ДЕРБЕНЕВ Леонид (поэт-песенник: «Каникулы любви», «Лучший город земли», «Песенка о медведях», «Песенка о зайцах», «Остров невезения», «Помоги мне!», «Есть только миг», «Разговор со счастьем», «Маруся», «До свидания, лето», «Прощай», «Все могут короли», «Городские цветы» и др.; скончался 22 июня 1995 года на 65-м году жизни).
Дербенев редко болел и всегда считал себя здоровым человеком. Очень долгое время он не употреблял спиртного, не курил, соблюдал посты, даже кофе пил редко. Словом, вел здоровый образ жизни. Единственное, что его иногда беспокоило, – боли в желудке. Но один приятель-знахарь из Новосибирска снабдил его лекарствами, которые весьма эффективно снимали боль. Так что до поры до времени на эти боли Дербенев не обращал внимания.
В начале 1993 года Дербенев вернулся из круиза и вновь почувствовал боли в желудке. Жена и дочь уговаривали его пройти гастроскопию, но он наотрез отказался это делать. Он хорошо помнил рассказ Евгения Светланова, как тот чуть не умер, «проглотив кишку», которая поранила пищевод. Единственное, на что согласился Дербенев – сходить к платному врачу. Тот предположил, что боли в желудке у Дербенева – следствие слабости мышц. И посоветовал попить но-шпу. Но лекарство не помогло. Тогда Дербенев отправился к другому эскулапу. Тот сказал, что мышцы здесь ни при чем и выписал… другое лекарство, причем детское – его дают детям, которые не моют руки (!). Причем пить его надлежало не только Дербеневу, но и всем его домочадцам.
Между тем боли в желудке продолжались. В хождениях по врачам, которые лечили поэта как бог на душу положит, прошло полтора года. В конце концов, в середине 1994 года Дербенев согласился лечь в больницу на Оленьих прудах, которую в народе называли «кремлевской». У него была отдельная палата с телевизором и телефоном. Там его навещали не только родные, но и коллеги (один раз приезжали Алла Пугачева и Филипп Киркоров). В этой больнице Дербенев пробыл чуть больше недели. Когда ему предложили сделать там операцию, он отказался, испугавшись, что у тамошних врачей нет необходимого опыта. И решил отправиться в Институт проктологии. Причем, прежде чем он туда попал, он съездил в «кремлевку» и забрал оттуда свои документы и медицинский диагноз. Последний ему давать не хотели, поскольку по правилам его должны были переслать в Институт с курьером. Но Дербенев настоял, пообещав конверт ни в коем случае не вскрывать. Но свое обещание он нарушил. Едва они с женой вышли из «кремлевки», как тут же на ближайшей лавочке и вскрыли конверт. И узнали, что у поэта рак желудка, больше половины желудка необходимо вырезать, уже появились первые метастазы, их пока немного, но операция требует срочности. Но даже после этого Дербенев на операцию не лег. Вместо этого он позвонил приятелю-знахарю в Новосибирск, и тот категорическии запретил ему оперироваться: дескать, если тебя коснется нож, то я бессилен буду помочь. И 21 сентября Дербенев улетел к нему в Новосибирск. Вернулся оттуда восемь дней спустя в полной уверенности, что поступил правильно, поскольку, пока он там был, желудок у него не болел ни разу. Не болел он и последующие две недели, пока Дербенев принимал лекарства знахаря. Окрыленный этим, поэт снова отправился в Новосибирск и был там около недели. Но когда вернулся в Москву, боли вернулись снова. И никакие лекарства знахаря уже не помогали. Каждую ночь, часа в два, Дербенев поднимался с постели и шел на кухню, чтобы сварить себе макароны: только немного поев, он мог ненадолго успокоить больной желудок. Когда боли стали совсем невыносимыми, он снова согласился обратиться к врачам. Те сказали, что время упущено и ему придется ложиться в Онкологический центр на Каширке, поскольку после операции теперь уже потребуется «химия». 12 декабря 1994 года Дербенев отправился на Каширку.
Операцию поэту сделали через 10 дней. И то благодаря настойчивости близких и друзей Дербенева. На носу был Новый год, а нужной крови в Центре не оказалось. Тогда поэт позвонил Алле Пугачевой, и та сделала все, чтобы кровь достали до праздников. Операция была сложной – Дербеневу удалили весь желудок, хотя собирались лишить лишь три четверти, но, увы, он уже весь был поражен метастазами. После операции хирург честно признался жене поэта, что такие сложные больные живут от полугода до трех лет.
Новый год Дербенев встретил в больнице. Причем в ту ночь он поссорился со своей женой Верой. Когда он заснул, она ушла в ординаторскую, чтобы за праздничным столом узнать подробнее о состоянии мужа. А тот, проснувшись и не обнаружив ее рядом, расценил это как предательство. Вызвав ее к себе, он обрушился на жену с упреками: «Где ты была? Как тебе не стыдно! Я здесь умираю, а ты праздновать пошла. Что, смерти моей подождать не могла? Еще нагуляешься, ведь знаешь, что я скоро умру!..» Никакие объяснения жены в расчет не брались. Дербенев приказал жене немедленно уезжать домой. Сам принял снотворное и уснул. А утром проснулся в другом настроении – более спокойном. И жену свою простил.
8 марта 1995 года Дербеневу сделали первый сеанс химиотерапии. Потом таких сеансов было несколько. 24 июня ему должны были сделать очередную «химию», но за несколько дней до этого у поэта начались боли в спине, и ее отменили. 21 июня Дербеневу должны были сделать УЗИ. Ему его сделали, привезли в палату, но когда он спускался с каталки, внезапно почувствовал себя плохо. Его немедленно увезли в реанимацию.
Вспоминает В. Дербенева: «В палату заходит женщина-врач. Она говорит мне, что результаты УЗИ уже есть и они страшные: метастазы проникли в спинной мозг – Лене грозят полный паралич и нечеловеческие боли.
– Может быть, для него и лучше, что все так случилось сегодня, – говорит она. – Не плачьте, может быть, это судьба сжалилась над ним, избавив от дальнейших мук.
Пришел из реанимации врач, сказал, что Леонида Петровича подключили к аппарату искусственного дыхания и что нам позвонят домой, когда выяснят, что с ним произошло. О результатах УЗИ ни слова.
Приехала дочь Лена и увезла меня домой. Для нее известие об отце – как гром среди ясного неба. Лишь вчера они мирно беседовали и расстались всего на три дня…
Дома мы сидели в прострации и курили сигареты, одну за другой – я снова начала курить после очень длительного перерыва. Около шести вечера раздался звонок лечащего врача:
– Леонид Петрович пришел в сознание. У него оторвался тромб и попал в легкое. Он все еще в реанимации и хочет вас видеть.
Приехали с Леной на Каширку. Время позднее. Посетителей уже не пускают. Вызываем начальника охраны, уговариваем, объясняем, пугаем, что позвоним главврачу, говорим, что нам позвонили и разрешили приехать…
Наконец двери открываются, нас пускают в вестибюль и объясняют, где реанимационное отделение.
Железные двери, звонок. Звоним. Выходит врач. Мы представились.
– Да, он ждет вас. Но я не могу пустить вас вдвоем, выбирайте, кто пойдет.
Мы спрашиваем, в каком он состоянии.
– Состояние безнадежное. Один шанс на миллион, что он доживет до утра.
Мы, кажется, к этому уже готовы. Две окаменевшие женщины. Врач предупреждает, что в реанимации страшно для обычного человека.
– Не смотрите по сторонам, не подходите к Леониду Петровичу слишком близко. Нужно держать себя в руках.
Я вхожу. В палате трое или четверо пациентов. Вижу Леню на кровати. В носу трубки, рот закрыт кислородным аппаратом. Взгляд осмысленный.
– Вот видишь, я опять тебя не послушал, – очень медленно, глухо (мешает аппарат) говорит он, – вот и угодил сюда. Зачем принял две таблетки? Теперь всегда буду тебя слушать.
Не помню, что говорила я. Сколько времени мне дали постоять возле него, посмотреть на него живого в последний раз. Помню только свои последние слова: «Тебе вредно много разговаривать, Ленечка. Засыпай
