он от Эфроса не ожидал. Этот случай заставил Филатова задуматься о многом и уже несколько иначе оценить те события, которые произошли в его театре за последние несколько лет. Знай тогда Филатов, что это будет их последняя с Эфросом встреча, может, он не стоял бы тогда столбом, а бросился вдогонку за режиссером и попросил у него прощения? Но он, увы, этого не сделал. А потом оказалось уже поздно.
Во второй половине ноября «Таганка» отправилась на гастроли в Польшу. Эфрос поначалу пребывал в хорошем настроении, только-только оправившись после смерти отца (в течение одного года режиссер потерял обоих своих родителей). Это настроение не могли испортить даже вопросы журналистов о его приходе в «Таганку». Отвечая на них, Эфрос отшучивался. Однако к концу гастролей ситуация резко накалилась и нападки на Эфроса стали еще более ожесточенными. В результате у режиссера схватило сердце и он не смог присутствовать на приеме в министерстве культуры. И домой Эфрос вернулся уже с иным настроением.
Тем временем слухи о возвращении Любимова продолжают будоражить столичную театральную общественность. В одном из них утверждалось, что власти готовы вернуть режиссера, однако восстанавливать в «Таганке» не хотят, а дадут ему возглавить Театр Вахтангова, где когда-то начиналась его театральная карьера.
13 декабря Алла Демидова написала Любимову письмо в ответ на его послание от начала ноября, которое привез композитор Альфред Шнитке. В нем она писала: «Письмо наше наверху еще не читали, но, по нашим сведениям, – вот-вот… Мы после Ваших весточек предпринимаем кое-какие шаги… время для возвращения сейчас неплохое…
Мы подготовим все, что сможем. Уже восстановили «Дом на набережной». Идет с огромным успехом. Хотим 25 января сыграть Володин спектакль. Дупаку сказали официально, что можем восстанавливать любой спектакль. На очереди «Мастер». Если вопрос с Вашим приездом решится положительно, то к приезду постараемся восстановить «Бориса», чтобы у Вас было меньше черновой работы… Но главное, чтобы вопрос решился юридически, чтобы Ваше имя стояло на афишах… Естественно, поднимая вопрос о возвращении, хлопочем о гарантии Вашего свободного выезда туда-обратно. Когда Вы приедете, соберется вся «старая гвардия»: и Коля (Николай Губенко. – Ф.Р.), и Веня (Вениамин Смехов. – Ф.Р.), и Леня (Леонид Филатов. – Ф.Р.), и Шопен (Виталий Шаповалов. – Ф.Р.) – все, кто сейчас на стороне… Мне кажется, «возродить» старую «Таганку» можно. На другом витке: с мудростью, битостью и пониманием…
Как Вы нас обрадовали своей весточкой!»
Как выяснится вскоре, все эти благие намерения окажутся пшиком. Демидова пишет, что мечтает о возрождении «Таганки» на другом витке: с мудростью, битостью и пониманием, хотя многим трезвомыслящим людям (подчеркиваю, трезвомыслящим) уже тогда было ясно, что впереди страну ждут мрачные времена. Это будут времена именно без мудрости и понимания.
Но вернемся в декабрь 86-го.
Отправив свое послание Любимову через все того же Альфреда Шнитке, таганковцы (137 человек) решили писать новое письмо – на этот раз в Верховный Совет СССР, чтобы там рассмотрели вопрос о возвращении Юрию Любимову советского гражданства. Когда про инициативу узнал Эфрос, он практически сразу согласился его подписать. Хотя прекрасно понимал, чем это грозит: возвращением Любимова в «Таганку». Правда, некоторые актеры его успокаивали: мол, будем работать на двух сценах – Любимов на Старой, а вы – на Новой. Но Эфрос прекрасно отдавал себе отчет, что это будет за сотрудничество, памятуя о событиях 1975 года, связанных со спектаклем «Вишневый сад». К тому же и сам Любимов не мыслил подобного совместного существования: как он заявил в интервью газете «Новое русское слово»: «Я хочу работать на старой сцене, но я не желаю видеться с господином Эфросом и вступать с ним в какие-либо контакты». Короче, настроение у Эфроса в те дни было не самым лучшим. Но он держал свое слово: ведь он приходил в этот театр исключительно с тем, чтобы сохранить его до возвращения прежнего руководителя. В том «письме 137-и» Эфрос написал: «Присоединяюсь к просьбе учеников Ю. Любимова помочь ему вернуться, если он сам того желает. А. Эфрос».
К слову, и многие актеры «Таганки» не мыслили себе ситуацию, когда рядом с их Учителем будет работать Эфрос. И они продолжают делать все, чтобы тот чувствовал себя неуютно в их театре. О проколотых шинах и разрезанной дубленке уже говорилось. Но недоброжелатели Эфроса на этом не успокоились: они подпирали дверь его квартиры лестницей и писали записки с угрозами, которые подкладывали к нему в кабинет либо оставляли на ветровом стекле его автомобиля. А еще они… насылали на него порчу, обкалывая ту же самую дверь его квартиры иголками, дабы призвать смерть на человека, живущего за этой дверью. Вообще, подобные оккультистские «штучки» были в большом ходу у некоторых актеров «Таганки». Алла Демидова однажды поведает историю о том, как одна актриса, ее партнерша по спектаклю по пьесе Т. Уильямса, которая по сюжету должна была вылить ей в ухо якобы отравленную воду из бокала, сделала это в буквальном смысле: согласно книге черной магии, она раздобыла воду, которой омывали труп человека (!), и вылила ее на партнершу по сцене. А все потому, что люто ненавидела Демидову.
Между тем для Филатова год заканчивался вполне благополучно. В декабре он играл в «Современнике» и продолжал сниматься в «Загоне» и «Забытой мелодии для флейты». В последнем фильме именно в те дни был отснят эпизод, который позднее многими будет поминаться недобрым словом. Речь идет о сцене, где героя Филатова настигает клиническая смерть и он попадает в знаменитый коридор – переход между Этим миром и Потусторонним. Не знаю, как в зарубежном кинематографе, но в советском это был первый эпизод такого рода – раньше ничего подобного не снимали. Длится он почти пять минут и производит мрачное впечатление: герой Филатова медленно идет по этому коридору и встречает умерших людей, которые, как и он, готовятся переместиться на Тот свет. Кроме этого, он встречает и своих родителей, которые умерли уже давно.
Как будет потом вспоминать сам Филатов, сниматься в этом эпизоде он согласился не раздумывая, не держа в уме никаких предрассудков. Для него это была вполне рутинная работа, тем более что играть в кино смерть ему приходилось уже неоднократно. Достаточно сказать, что из тех 19 фильмов, в которых он успел до этого момента сняться, его герои умирали (а вернее, погибали насильственной смертью) в пяти картинах. Так что опыт в такого рода делах у Филатова имелся. Однако было единственное «но»: во «Флейте» героя, которого играл Филатов, звали… Леонидом и первые три буквы фамилии совпадали с его собственной – Филимонов.
Вспоминает Л. Филатов: «Я снимался более чем в тридцати фильмах, и во многих из них моих героев либо убивали, либо они умирали сами. Однако после фильма Рязанова и последующих событий, связанных с моим нездоровьем, многие знакомые и друзья действительно усматривали в этом мистику. Но я такой связи не вижу… Хотя, как знать! Ведь Ахматова же неспроста писала, что нельзя вызывать на себя Смерть, провоцировать… Когда снимали эпизод с чистилищем, я уже был верующим: крестился в 33 года вполне сознательно. Но во время съемок не было ощущения, что мы делаем что-то греховное, что это какое-то святотатство…»
Тогда же Филатов был утвержден в очередной кинопроект: в картину Александра Митты «Шаг», где ему досталась главная роль – доктор Сергей Гусев. Идея этого фильма родилась благодаря журналисту- международнику, видному японисту Владимиру Цветову. Вот как это описывает журналистка Наталья Лагина:
«История эпидемии полиомиелита, поразившей в конце пятидесятых годов Страну восходящего солнца, и борьбы с ней всегда интересовала В. Цветова во время его работы в Японии. Об участниках этой борьбы он рассказал по телевидению в одном из выпусков „Международной панорамы“ (была на советском ТВ такая популярная передача. – Ф.Р.). К началу эпидемии в ряде стран Европы и Японии профилактика полиомиелита проводилась так называемой убитой вакциной, разработанной американскими вирусологами и дававшей 60 процентов гарантии успеха при трехкратном вакцинировании в течение полугода. Советский препарат академика Михаила Петровича Чумакова был стопроцентно эффективен и позволял обойтись без уколов. Его давали ребенку на кусочке сахара. Но мир был наводнен американской вакциной, и западные фирмы делали все, чтобы не допустить советского «конкурента» в свой «бизнес». Только бизнес, а не забота о здоровье подрастающего поколения нашей планеты был в центре внимания фармацевтических концернов. И тогда в Японии была создана силами энтузиастов, прежде всего женщин, специальная фирма, которая стала бороться за советскую вакцину…»
