В перестроечные годы к руководству страной как раз и пришли такие вот «начальники-демократы», которые бросили народу звонкий клич «Ребята, айда купаться!», а когда дело обернулось трагедией, быстренько ретировались кто куда: одни за бугор, другие в различные фонды собственного имени, третьи в банки и т. д. и т. п. А народ частью утонул в бурной перестроечной реке, частью – остался с голой задницей, как тот пионер, который выбрался на берег после купания, а одежды его нет – шпана стащила. Кстати, создатель фильма «Добро пожаловать…» Элем Климов на собственном примере доказал, за кем осталась правда в историческом споре «Дынин – начальник-„демократ“.
После «революционного» V съезда в 1986 году Климов возглавил Союз кинематографистов СССР (пришел на смену «дыниным»), но прославился только тем, что снял с «полок» несколько десятков запрещенных фильмов, из которых лишь единицы можно было назвать шедеврами. Ничего более эпохального при Климове так и не произошло. Если не считать окончательного развала кинопроката и всего советского кинематографа. Да появления на свет доброй сотни фильмов про бандитов, проституток и коррумпированных партчиновников. Поэтому в 1988 году Климов добровольно сложил с себя полномочия председателя СК и по сути стал затворником, видимо, правильно оценив масштабы тех разрушений, которым он вольно (или невольно) потворствовал.
Но вернемся к интервью Николая Губенко. Приведу еще один отрывок из него, где речь идет о тех, на кого «перестроечники» возлагали особенные надежды:
«Нам нужен сегодня глубокий, откровенный разговор о том, почему, по чьей вине в последние полтора десятилетия талантливейшие наши писатели, скульпторы, режиссеры, музыканты оказались вынужденными покинуть Родину. Я имею в виду Ростроповича, Любимова, Некрасова, Тарковского, Бродского, Неизвестного и других. Я хотел бы понять, в силу каких причин мы вынуждены довольствоваться посмертным признанием и реабилитацией талантливых художников. Почему посмертно возвращаются в нашу страну музыка Рахманинова, проза Набокова? Кто следующий?.. Создается впечатление, что условием „возвращения“ на Родину является смерть. Почему стремление разделить свой талант как можно с большим количеством людей – естественное для любого крупного художника – у нас расценивается как измена Родине, сопровождается изгнанием и забвением? В любой стране мира считается в порядке вещей, что талантливый режиссер, музыкант, писатель – гордость своего народа – концертирует, ставит спектакли, публикуется в других странах. Никто же не удивляется, что англичанин Питер Брук, итальянец Джорджо Стрелер, швед Ингмар Бергман, болгарин Николай Гяуров, чех Милош Форман работают в чужих странах, но от этого не перестают быть англичанами, итальянцами, болгарами, чехами и – выдающимися художниками современности. Это норма жизни человека в искусстве. Почему нам она не представляется нормой? От подобной нетерпимости мы только теряем. Есть люди, есть организации, которые конкретно отвечают за обнищание нашего духовного национального фонда. Это в бесконечной борьбе с ними, с их запретами, указаниями, подозрениями, ложными обвинениями художники не выдерживают…»
И вновь лукавит Губенко: никакого глубокого разговора по поводу того, почему перечисленные им деятели советской культуры оказались за границей, перестроечники вести не хотели. Просто в их отношении знак минус автоматически поменяли на плюс. И из вчерашних врагов (а именно такими большинство из них и были для советской власти) они, усилиями средств массовой информации, превратились в героев, в борцов с тиранией. И первым в этом списке был Юрий Любимов, о котором Губенко в своем интервью говорит почти через строчку.
Между тем позиции перестроечников были понятны: посредством «отъезжантов» они хотели наладить мосты с Западом, для чего, собственно, и затевалась перестройка. Горбачевцы, уверив народ, что страна находится в жутком экономическом кризисе, бросили клич, впервые прозвучавший еще из уст Остапа Бендера «Запад нам поможет!» И никто из нас тогда не задумался, что господа-капиталисты если нам и помогут, то цену за это запросят соответствующую. Что, собственно, и произошло: первое, о чем объявил вскоре после начала перестройки Горбачев, было то, что «железный занавес» упраздняется. Причем в одностороннем порядке.
Чуть позже выяснится, какими же наивными и доверчивыми мы с вами были. Ведь на протяжении сорока лет все советские учебники истории только и писали, что о «холодной войне», о противостоянии Запада и СССР. И это был не миф, а вполне настоящая война, на которую обе страны тратили баснословные деньги. В этой войне, конечно, не лилось столько крови, как в войне «горячей», однако души людские корежило с неменьшей силой. И «железный занавес», которым Советский Союз отгородился от Запада, был непосредственно связан именно с «холодной войной». И что бы ни говорили нынешние либералы, этот занавес был необходим, поскольку без него Советский Союз был бы уничтожен задолго до Горбачева. Ведь в 30-е годы, когда занавес обрел свои окончательные очертания, СССР находился в плотном кольце враждебных государств. Нам симпатизировали единицы, а врагов было выше крыши, поскольку для капитализма то общество, которое строилось в Советском Союзе, было неприемлемо. Вот почему и на Западе имелся свой «железный занавес», воздвигнутый от СССР. Кстати, еще более мощный, чем у нас.
Взять, к примеру, то же кино. Я уже упоминал, что за многие десятилетия существования Советского Союза в западном массовом кинопрокате крутили считаные единицы советских фильмов (а в США вообще почти ни одного, кроме «Войны и мира», фильма «Москва слезам не верит» и еще нескольких картин). Неужели это происходило потому, что наше кино было таким никчемным? Или господа-капиталисты просто не желали пропагандировать у себя наши успехи, в частности в области кинематографии? Я думаю, что второе. То же самое происходило и с советской литературой: книг советских авторов на Западе почти не печатали, за исключением Александра Солженицына, Владимира Войновича и им подобных, поскольку их книги были не советскими, а антисоветскими. Зато в СССР и фильмы западные крутили (по два-три десятка в год из разных стран), и книги современных зарубежных писателей издавали, даже журнал такой был – «Иностранная литература» (начал выходить с 1955 года). Да, у нас не печатали «Лолиту» Владимира Набокова (талантливый рассказ о том, как педофил совратил несовершеннолетнюю девочку), но теперь-то подобной литературы на наших прилавках хоть отбавляй (а «Лолита» даже включена в школьную программу), но стало ли наше общество от этого нравственнее? Свободнее стало, если под свободой понимать потворство тем же педофилам (в нынешней России наказание подобного рода преступникам самое минимальное в мире, из-за чего те едут к нам колоннами). Вот и думай после этого, может быть, правы были советские коммунисты, что воздвигли тот «железный занавес», отгородившись от Запада с его весьма специфическими понятиями о грехе и добродетели.
Большинство людей, о которых вспоминает в своем интервью Губенко, сами были виноваты в своем отъезде, войдя в неразрешимое противоречие с действующей властью. Ведь не вошел же в такое противоречие тот же Владимир Высоцкий, хотя мог бы. И поводов, как и возможностей, остаться на Западе у него было не меньше, но он выбрал родину. Пусть «родину-уродину», но ее, а не цивилизованный и благополучный Запад (кстати, его благополучие воздвигнуто на костях миллионов невинно убиенных, о чем почему-то господа либералы вспоминать не любят). Горбачев и K°, придя к власти, решили всю эту «невозвращенскую» братию взять себе в помощники, что, повторюсь, объяснялось меркантильными соображениями: при будущей сдаче собственной страны Западу именно эти люди должны были налаживать мосты с тамошней интеллигенцией, так сказать, облагораживать этот процесс предательства. Благодаря их стараниям советская партийная элита должна была предстать перед западной в ореоле «истинных борцов за общечеловеческие ценности».
В своем интервью корреспондент «Огонька» (это была Мария Дементьева) не могла обойти стороной и трагедии Анатолия Эфроса. И она спросила у Губенко: «В прессе много обсуждалась драма – назовем ее „Таганка – Эфрос“. Что вы думаете по этому поводу? Как вы оцениваете решение Эфроса тогда возглавить Театр на Таганке?»
В ответ Губенко ничего не говорит об Эфросе, зато в течение пяти минут вспоминает о Любимове: рассказывает, как тот «в конфликте с командным стилем руководства культурой в одиночку отстаивал интересы всей режиссуры». Ну, просто Спартак какой-то! На самом деле за спиной Любимова все годы его нахождения у руля «Таганки» стояли весьма влиятельные силы из Политбюро и ЦК КПСС, которые как зеницу ока оберегали его, а иной раз чуть ли не пылинки с него сдували. Как же, снимешь его, а что на Западе скажут?
Между тем молчание Губенко по поводу Эфроса объяснялось просто: в этом конфликте «Таганка» выглядела самым неприглядным образом. Затравила она выдающегося режиссера, чего уж там говорить.
