И вот пошли мы с Галей Волчек в Госкино (Г. Волчек была дочерью известного режиссера и оператора Бориса Волчека. –
Тот барак, о котором упоминает Мордюкова, находился возле метро «Аэропорт». Тогда там шло строительство домов, в которые позднее переедут жить многие известные артисты, писатели, художники и прочий творческий люд. Мордюкова получила в том бараке крохотную комнату, к тому же проходную. Вот почему, когда из командировки вернулся муж, он этим переселением был недоволен. Как вспоминает актриса: «Он представлял себе под словом „квартира“ и по многим восторженным интонациям при описании нашей жизни совсем-совсем другое жилье… Обвинил меня в том, что я согласилась взять такую комнату, довел до слез. А уж чтобы мне выйти к соседям, то только тайно. Откуда у него, думала я, такого молодого, можно сказать, пацана, столько строгости?!.»
В отличие от мужа, который активно снимался в кино, Мордюкова на протяжении нескольких лет вынуждена была сидеть дома с ребенком. И только в 54-м, когда сын уже подрос, дело сдвинулось с мертвой точки: в фильме Михаила Швейцера «Чужая родня» Мордюкова сыграла главную роль.
Тогда же молодым удалось улучшить свои жилищные условия: они переехали в коммуналку – четырехкомнатную квартиру, где, помимо них, жили еще три семьи. Однако, несмотря на это, счастью молодых не было предела – это жилье было в сто раз лучше того, что у них было до этого. Хотя их комната и была опять проходной и от коридора ее отделял… висевший на шпагате фанерный лист (ставить пожарную перегородку им не разрешили).
После смерти Сталина период малокартинья в стране закончился, и у Мордюковой и Тихонова появилась работа. Однако их настоящая слава начнется во второй половине 50-х, а пока им приходилось вертеться, как и большинству их коллег. Как вспоминает Н. Мордюкова:
«Материально было тяжело. Крутились. Перед получкой аж пот проберет от беготни по этажам с надеждой занять денег. Бывало, заплачу и взмолюсь молодому, неприспособленному мужу: ну сделай хоть что-нибудь, хоть какие-нибудь меры прими! Но он не знал, что делать. Все укорял: родила без моего согласия, теперь вертись! Однажды в отчаянии сунула руку в карман его пиджака, а там в паспорте десятка притаилась. Не посочувствовал моим слезам…»
Между тем Володя рос вполне обычным московским мальчишкой. В школе учился не ахти как, однако много хлопот своим поведением родителям не доставлял. Из родителей больше тянулся к матери, поскольку та постоянно была с ним, разделяла все его заботы и чаяния. Бывало, зимой Володя играет с мальчишками в хоккей во дворе, вдруг посредине игры остановится и громко позовет маму. Та выглянет в окно, а Володя ее спросит: «Мам, ты меня любишь?» С отцом у него таких искренних отношений почему-то не было, хотя оба и любили друг друга, как и положено отцу и сыну.
Видя, как его родители лезут из кожи вон, лишь бы заработать лишнюю копейку, Володя однажды решил им помочь. Классе в третьем хотел было вместе со своими одноклассниками устроиться работать почтальоном – до уроков разносить почту по квартирам. Однако мать расплакалась и запретила ему это делать. Потом горько об этом сожалела: мол, как это я, такая артельская, работящая, вдруг испугалась инициативы сына, не поощрила ее.
Между тем в самом начале 60-х звездная семья распалась. Причем толчком к этому послужила смерть матери Мордюковой. На вторые сутки после похорон звездная пара, после 13 лет совместной жизни, подала на развод. Вот как это описывает Н. Мордюкова:
«Сколько помню наше супружество – всегда в долгах как в шелках, от зарплаты до зарплаты еле перебивались. Да и жили с ребенком в проходной комнате, через нас люди чужие десять лет ходили – туда-сюда, туда-сюда… Нет, тяжело, безденежно мы жили. Когда разводились – и делить ничего не надо было…
Друг другу мы не подходили. Как будто с разных планет два существа на одной жилплощади вдруг оказались… Я родом с Кубани, где говорят и смеются громко, а он был тихий, чистый, красивый павловопосадский мальчик… Не нравилось ему, что я заметная, яркая. Когда шли в гости, он всегда говорил: «Нонна, я тебя умоляю, не пой частушки». Он частушками всякое мое пение называл – даже романсы… И еще обида на всю жизнь осталась у меня – никогда, ни разочка он меня с днем рождения не поздравил. Бывало, солнце уже садится, а я все жду, что вспомнит… Не дождалась… А себя зато очень любил в молодости – каждый свой пальчик, каждую черточку. Любимым занятием у него было – взять маникюрный набор и обрабатывать пальчики своих рук, любуясь на себя в зеркало. Однажды приехал забирать меня из больницы, а одежды никакой не взял. Просто снял с себя плащ и накинул на меня… А вот бидончик для молока прихватил, чтобы на рынке потом купить, – это его страсть! Так что интересно: сам в машине сидит, а я побежала за молоком. Он вообще никогда не верил, что у меня может что-то болеть…
Я давно поняла, что он мне активно, трагически не нужен. Но ребенок уже появился, и мы по христианскому обычаю стали жить. Вернее, не жить, а мучиться – ни ему домой не хотелось, ни мне… А расходиться было стыдно. Тогда же времена другие были, иначе на эти вещи смотрели. Да еще мама… Приедет в Москву с Кубани, я плачу в голос: ой, мамочка, не могу, хочу развестись… А она расплачется в ответ и причитает: не бросай, доча, а то останешься на всю жизнь одна. Мама опытным, прозорливым человеком была, она своим женским чутьем понимала, что честности, стабильности у мужа моего не отнять. Он не выпивал, по сторонам не смотрел – думаю, что и не изменил мне ни разу. Впрочем, как и я ему. Но только мама умерла – мы через два дня после ее похорон и расстались. Подозреваю, что он вздохнул с облегчением, когда снова женился – на этот раз на своей женщине…»
Когда родители развелись, Володе шел 12-й год и он очень болезненно пережил это событие. И хотя с отцом он периодически продолжал видеться, однако с каждым разом эти встречи становились реже и реже, поскольку Тихонов тогда активно снимался и подолгу пропадал в экспедициях. А в 1962 году он включился в грандиозный кинопроект Сергея Бондарчука – эпопею «Война и мир», которая снималась на протяжении 4 лет. У Тихонова там была центральная роль – Андрей Болконский.
Мордюкова тоже дома не сидела, снимаясь еще более активно, чем ее бывший супруг. Кроме этого, она периодически выходила замуж, однако ни один из ее возлюбленных так и не смог заменить Володе отца. Как будет позднее отзываться об этих мужчинах сама актриса: «Выходила я замуж, да только без загса. Правда, неудачно. Мужья мне все не те попадались. Красивые были, как боги, но какие-то инфантильные, несостоявшиеся. У одного все пять лет нашей жизни пишущая машинка на одной странице была заправлена, другой чуть ли не каждый день присказку повторял: „Тебе хорошо, ты известная артистка“. А я их успокаивала, я пыль с них сдувала, я лепила их в своем воображении, наделяла несуществующими достоинствами, пока однажды пелена с глаз не падала…
Оно, конечно, от женихов отбоя не было, да все больше пацанва рядом крутилась – на 15–20 лет моложе меня. Я прямо ночами уже от них отбивалась, а вот настоящий мужчина так и не повстречался. А мне ведь многого не надо было, всего-то и хотелось, чтоб внимательный был да чтоб ноши семейные на свои плечи взял…»
Между тем постоянные отлучки матери из дома предоставляли Владимиру полную свободу действий. В итоге, еще учась в школе, он связался с дурной компанией и стал выпивать. Благо деньги у него имелись – мать всегда оставляла ему значительные суммы, чтобы он ни в чем не нуждался. А сын на эти деньги собирал окрестных ребят и угощал их спиртным. А чуть позже попробовал и наркотики. В итоге в 16 лет, когда Мордюкова была на съемках фильма «Комиссар», Владимир впервые угодил в больницу. Вот как об этом вспоминает сама актриса:
«Оставила своего красивого душевного мальчика-подростка на чужую тетку, обеспечила разными „пряниками“ – и на четыре месяца в киноэкспедицию под Херсон. С картиной не ладилось: режиссеру преднамеренно не создавали условий для съемки, мучили, издевались. Приезжал директор студии, съемку приостанавливали. Режиссер, человек интеллигентный, внимательный, предлагал мне не раз:
– Может быть, съездите домой, пока есть пауза?..
– Нет, нет, что вы!
Я скрытно жалела его и картину…
Не ехала я к сыну. Ну что стоило вырваться на два дня… Старалась не вспоминать его, ни лица, ни пальцев, ни голоса. Бывало, едва сдерживалась, чтоб не бросить все и съездить. Как-нибудь доведу съемки
