— Под ваше прежнее описание не совсем подпадает. Есть подозрение, что он намеренно изменил внешность. Есть одно «но», закон требует…
— Мы сейчас… Одна нога тут, другая…
— Лучше все четыре ноги к нам.
— Но не сразу! — заупрямилась я. — Не раньше, чем через пару часов. Увы, обстоятельства личного плана…
— Да что ты там рассыпаешься? — всплеснула руками Наташка. — Скажи, что у тебя диарея.
Все валилось из рук. Никак не могла сосредоточиться на чем-то одном. В воздух взлетали и падали куда придется шмотки, казавшиеся неподходящими для встречи с сыном Серегина. Если, конечно, он им являлся. В таком случае можно бы вздохнуть спокойно. А если хорошо осведомленный преступник, намеренно ограбив и… Нет, не надо крайних мер! Просто — выследил, отнял мобильное связующее звено Виталия и придумал легкий способ выманить нас из дома. Первая попытка ему не удалась — я сослалась на присутствие гостей. Вот только голос… Голоса были разные… Ну и что? Либо преступник может говорить и не своим голосом, либо он не один.
— Мы с тобой не успели договориться. — Скача на одной ноге по комнате, я никак не могла попасть второй ногой в штанину брюк. Только рухнув на кровать, сообразила, что пихать две ноги в одну штанину — дохлый номер. Никому не советую.
— Ну давай договариваться. — Не обращая на меня внимания, Наташка перед зеркалом завершала макияж. — О чем?
— Будем говорить всю правду или немного сократим свой правдивый рассказ? Эх, жаль, Виталик не успел сообщить номер больницы, в которой лежит отец.
— Почему не успел? Успел. Когда рассчитывал время, в течение которого ему удастся добраться к нам с Ленинского проспекта.
Я и не заметила, что напялила кофточку наизнанку. Отсутствию пуговиц, а равно совести у подруги возмущалась одновременно. Наташка немного постояла, глядя на меня с сожалением, а затем тоже возмутилась. Только ее возмущение принесло неплохие результаты. В два счета она вытряхнула меня из кофточки, швырнула мне на колени бирюзовую маечку и сообщила, что через три минуты мы идем угонять со стоянки ее «Ставриду», старенькую «Таврию», памятник освоению Наташкой целинной области вождения автомашин.
Вообще-то «Ставрида» до недавнего времени стояла на приколе на даче как средство передвижения Бориса к речным, озерным и прочим водоемам, богатым, по его уверениям, рыбой сверхъестественных размеров. Скорее всего, больше нашего с Наташкой — сорок восьмого. Неделю назад Борис перегнал «Ставриду» в Москву, разонравился сход-развал колес. Машину все время тянуло влево, к бездорожью и канавам. Хотя, как уверяла Наташка, дороги как таковой в диких Бориных поездках никогда не имелось. А техника — она умнее ненормального сборища рыболовов-спортсменов. Устав от скачек по кочкам и колдобинам, «Ставрида» намеренно стремилась налево, чтобы, наконец, ввалиться в какую-нибудь ямищу по уши (водителя и пассажиров), да там и заглохнуть для передышки. Из-за загруженности Борис так и не удосужился осуществить задумку, а Наталья не хотела отгонять машину специалистам из принципа — стеснялась. Вид у «Ставриды», которую Наташка подала прямо к подъезду, был такой, словно она участвовала в боевых учениях десантников. Водитель, возившийся с темно-зеленой иномаркой на противоположной стороне узкой проезжей части, хоть и старался сделать вид, что не удивлен, но ему это плохо удалось. Не мог не оторваться от своего занятия, а бросив взгляд на «Ставриду», на пару секунд замер с тряпкой в руках. Уж мне-то из застекленного подъезда все было видно. Я и сама в нем застряла только потому, что мужчина показался знакомым. Да и цвет иномарки настораживал. Но я быстро от этого знакомства открестилась — Наташка ждать не любит.
Несмотря на недельное пребывание в Москве, столичного лоска у машины не прибавилось. Мне невольно взгрустнулось — столько вместе пройдено, вернее, наезжено с этой легендарной вездеходкой. Наташка вообще всплакнула, и горькие слезы ностальгии по прошлому не просыхали у нее вплоть до свистка гаишника. Ну и зря. Оказалось, что свисток был адресован не нам. А тот, кому он был адресован, оставил после себя только пыль разочарований.
Справочное отделение больницы не было обременено посетителями, и Наташка проторчала у окошка меньше трех минут. На этом наше везение не закончилось. Мы просочились через пункт охраны вместе с группой студентов-медиков, причем поздоровались охранники по своей инициативе и только с Наташкой. Сыграл ли положительную роль ее надменный вид неподкупного преподавателя или накинутый на плечи белый халат — не важно. А вот меня тормознули. Спас Наташкин вопрос, заданный резким тоном: «В чем дело, Ирина Александровна?» И мой задушевный ответ: «Уже иду, Наталья Николаевна».
Наш визит пришелся на время послеобеденного «тихого часа». Больничный коридор был пустым и настолько тихим, что позволял расслышать звуки палатной жизни. Где-то откровенно ржали — такое впечатление, что не меньше роты солдат, хотя Наташка уверяла, что палаты рассчитаны самое большее на шестерых больных. У кого-то работал телевизор. Женские палаты отличались монотонной разноголосой болтовней. Самыми тихими оказались две — в конце коридора. И это было оправдано, ибо там находился женский туалет и душевая. Только возвращаясь назад, поняли: наш путь мы проделали слишком прямолинейно, тогда как больничный коридор сразу же после пустовавшего сестринского поста имел ответвление влево. Именно там и находилась платная одноместная резиденция Серегина. Отдельный санблок, маленький телевизор на белой табуретке, ноутбук на стуле рядом с кроватью и свежий столичный воздух, прорывающийся через приоткрытое окно. Что еще нужно человеку для следования намеченным курсом к выздоровлению?
Валерий Павлович, соблюдая больничный режим, спал, отвернувшись к стене. Наташка поморщилась — встречать посетителей задом!..
— Моветон, — тихо согласилась я. — Мало ли в какой момент к нему зайдут высокие гости?
Серегин резко повернулся и сел. Скривившись, с недоумением уставился на нас. Мне показалось, что темно-синий спортивный костюм плохо отражается на цвете его лица. Он был бледно-серым, да еще отдавал в желтизну. Не то что белейшая повязка на его голове. Она как раз выглядела лучше всего. А темные круги под глазами хоть и соответствовали общему тону костюма, но саму серегинскую физиономию окончательно портили.
— Извини, одноклассник, за невольную побудку, — ласково произнесла Наташка. — У нас просто мало времени…
Я осторожно ткнула ее в бок, и она тут же поздоровалась с Серегиным. За нас обеих. Мой план шантажа Валерия Павловича сразу потерпел фиаско. Я же говорю — этот цвет костюма… Ну просто убийственный.
— Валерий Павлович, выглядите отлично, — бодро улыбнулась я. — После инсульта…
— У меня не было никакого инсульта, — уставившись в пол, сказал он. — При попытке ограбления вкололи какую-то дрянь, я и отключился. Без всякой романтики. На тот момент не мог видеть, куда падаю, вот со всего маху и вломился головой то ли в унитаз, то ли в стену, а потом еще приложился об пол. Повреждений несколько, только свидетелей моего падения нет.
— Еще раз извини, одноклассник, но мы без передачи. Не знали, в каком ты состоянии, вдруг даже не сможешь нам в глаза посмотреть. Надо же, не ошиблись. Кроме пола, ничего не видишь. — Наташка продолжала говорить гадости ласковым, сочувствующим голосом.
— Зачем ты так со мной, Наталья? — Серегин и не думал отвлекаться от пола. — Мне действительно трудно поднимать глаза, даже моргать больно. В голову отдает.
Наташка сделала шаг вперед, два неуверенных шага назад, пару секунд поколебалась и страдальчески сморщилась. Выдав наплевательское «а-а-а!..», махнула рукой и подошла вплотную к Серегину, намеревалась помочь ему вернуться в горизонтальное положение. Он не сопротивлялся, лишь прикрыл глаза ладонью. Его беспомощность плохо влияла и на мою решимость покинуть палату только при наличии одного из факторов: первый — я получаю правдивые ответы на все интересующие меня вопросы, второй — меня силком из нее вышвыривают на середине озвучивания первого вопроса. В конце концов и стала сама отвечать на вопросы. Не все, только на наименее болезненные:
— А Елизавета Марковна, наверное, чувствует себя гораздо лучше, чем вы. В родном доме и стены
