предоставленным опять же Далласской полицией.
Радио-1 названо в Приложениях к отчету «Документы Сойера», хотя никакого отношения к честному Сойеру они не имеют. (Не для придания ли им достоверности пристегнули сюда это имя?) Описание
Чарльза Гивенса, посланное им, как мы видели, не попало в первый транскрипт. Но руководство Далласской полиции использовало не только ножницы в обработке этих важных документов. Творчество было целенаправленным, многоступенчатым, подгонявшимся под нужды момента.
Первая и главная задача была: доказать, что перемещения Типпита совершались с ведома и одобрения начальства, что он перекочевал из отведенного ему района патрулирования (№ 78) в чужой (№ 91) не просто так. Для этого уже в радио-1 вставляется запрос диспетчера, отнесенный ко времени 12.45:
ДИСПЕТЧЕР: Вы находитесь в районе Оак Клиф?
ТИППИТ: Да, угол Ланкастер-стрит и Восьмой.
Ради чего же полицейский диспетчер посреди небывалого смятения обратил внимание на неприметного патрульного, находящегося примерно в четырех милях от места покушения на президента? С каким важным сообщением он хотел обратиться к нему в минуты, когда эфир был переполнен призывами и запросами полицейских, пытавшихся сообщить управлению важную информацию?
ДИСПЕТЧЕР: Будьте начеку на случай любых непредвиденных обстоятельств.
Какое ценное указание! Какое своевременное напоминание!
Видимо, в штате далласской полиции не было предусмотрено должности профессионального драматурга, который мог бы придумать здесь убедительную ремарку. Пришлось довольствоваться вопиющей банальностью. Но неудовлетворенность собственным творчеством свойственна и сочинителям в мундирах. В радио-2 мы видим уже более развернутую картину отношений между диспетчером и Типпитом. Оказывается уже в 12.45 диспетчер приказал полицейским Типпиту и Нельсону отправиться в Оак Клиф. Хорошая деталь: не одному Типпиту (чтобы не возникало вопроса — почему именно ему?), а сразу двум. Но сочинительство — трудное дело. Ядовитые критики стали впоследствии спрашивать, отчего же Нельсон не послушался команды и отправился куда и все — на Дэйли-плаза? И отчего никто не спросил его потом, почему он не подчинился приказу?
Хотя в радио-1 ясно сказано, что в 12.45 состоялся последний акт радиосвязи между Типпитом и диспетчером, в радио-2 мы находим еще и другие попытки. Примерно в 1.00 диспетчер якобы спрашивает Типпита о местонахождении, но не получает ответа. В 1.08 Типпит якобы безуспешно взывал к диспетчеру. (Не для того ли, чтобы подтвердить: «Меня еще не застрелили»?) Наконец, по получении известия от прохожих о стрельбе на Десятой улице диспетчер начинает судорожно вызывать не полицейского Менцеля, который патрулировал этот район, а именно Типпита. Эти призывы появились уже в радио-1, но в радио-2 для пущей убедительности добавлено:
ЧЕЙ-ТО ГОЛОС У МЕСТА ПРОИСШЕСТВИЯ ДОБАВЛЯЕТ: Патрульная машина № 10, полицейский № 78.
Еще через несколько месяцев сообразили, что хотя номер машины был указан прямо на дверце, никто из прохожих, сбежавшихся к месту происшествия, не мог знать, что в радиопереговорах убитый полицейский обозначался кодовым номером 78. В радио-3 эту красочную деталь убрали.
Ключевой момент, выдающий подделки в радио-транскриптах, — отметки времени. Они расставлены неравномерно. Имеющиеся в одном варианте часто отсутствуют в другом. Тем не менее можно проследить любопытный феномен. В радио-1 (сокращенном) на одну минуту времени приходится примерно 4–5 строчек текста переговоров. Но сообщение об убийстве полицейского помечено 1.18 и отстоит от предыдущей пометки — 1.04 — на 15 строк. То есть можно подумать, что полицейские впали вдруг в задумчивость и стали разговаривать в пять раз медленнее (одна строчка в минуту). Если же подставить вместо 1.18 то время, которое называли свидетели — 1.10 (см. выше стр. 92), то темп переговоров вернется к нормальному.
То же самое и в радио-3. Средняя густота записей: страница (30 строк, ибо это самый подробный транскрипт) в минуту. И вдруг накануне сообщения об убийстве Типпита, переданного прохожим, происходит такой же «наплыв» молчаливости — 4 строки в минуту. То есть почти в 8 раз немногословнее.
Но самый любопытный сдвиг обнаруживается в радио-2. Там тоже проделаны все трюки накануне сообщения прохожего, тоже между пометкой 1.11 и 1.15 помещается всего 12 строк (до этого средняя плотность текста — 10 строк в минуту), но вдруг на следующей странице стоит черным по белому 1.10. То есть опять же время, названное свидетелем Боули. Что это? Оплошность фальсификаторов? забыли исправить? или время вернулось вспять? А еще восемнадцатью строчками ниже пометка времени хранит следы таких грубых подправок, что уже невозможно разобрать: то ли это 1.12, то ли 1.19.
Как бы там ни было, все три радио-транскрипта хранят следы явных подделок, направленных на искажение реального хода событий и хронометража. Из четырех полицейских-диспетчеров, обслуживавших 1-ый канал радиосвязи 22-го ноября, был допрошен только один. Но и его расспрашивали только о событиях 24-го ноября (день убийства Освальда). Ни один из них не был вызван для того, чтобы подтвердить или сверить тексты радиопереговоров. Так как последний, самый полный, радио-транскрипт был получен Комиссией Уоррена лишь в августе 1964-го, времени на критический анализ уже не оставалось. Администрация президента Джонсона требовала любой ценой закончить отчет до выборов в ноябре.
Сейчас трудно установить, кто именно из полицейских чинов занимался подчисткой радио- транскриптов. Так как это делалось многократно и многоступенчато, надо полагать, творчество было коллективным и не могло протекать без ведома начальства. Однако есть один высокопоставленный страж закона, чье поведение на протяжении всего расследования выглядит особенно подозрительным.
Словно какое-то затмение нашло на опытного (больше 30 лет службы) капитана Фрица в тот день. С момента прибытия на Дэйли-плаза (12.58) он начинает совершать ошибку за ошибкой. Вот ему передают найденное ружье после того, как оно было сфотографировано и проверено на отпечатки пальцев. Он извлекает из зарядника неиспользованный патрон и, некоторое время подержав его у себя, передает впоследствии работникам лаборатории, не сделав никаких отметок на патроне (что полагалось по правилам). Не поставил он никаких опознавательных инициалов и на самом ружье.
После обнаружения ружья управляющий, мистер Трули, сообщает ему, что один из служащих ТРУ отсутствует. Какая реакция была бы нормальной на подобное сообщение? Поручить кому-то из подчиненных проверить полученную информацию, съездить по указанному адресу (управляющий Трули знал только адрес в Ирвинге) — это было бы вполне естественно. (Вспомним, что капитан Сойер, получив сообщение об исчезнувшем Гивенсе, просто послал сообщение в эфир.) Но нет. Имя отсутствующего так, видимо, впечатляет капитана Фрица, что он оставляет место преступления и, в сопровождении двух помощников, мчится в полицейское управление. Зачем? «Проверить, не числилось ли за этим человеком других преступлений в наших досье», — отвечает капитан. Как будто это нельзя было сделать по телефону.
В управлении ему говорят, что задержан человек, подозреваемый в убийстве полицейского. Есть свидетели, видевшие, как он убегал. Зовут его Ли Харви Освальд. «Да ведь это тот самый, которого мы подозреваем в убийстве президента!» — восклицает капитан Фриц.
Спешно делаются приготовления, и примерно в 2.25, в тесном каби-нетике капитана Фрица, начинается допрос задержанного. Без стенографа. Без магнитофона. Люди входят и выходят. Звонит телефон. Сам Фриц то и дело отлучается. В это время допрос ведут другие. Капитан отдает распоряжения полицейским в коридоре, торопит организацию опознания и вызов свидетелей, сам бежит за нашатырным спиртом для то и дело теряющей сознание Элен Маркхэм.
Все ответы Освальда потом пришлось собирать по воспоминаниям присутствовавших при допросе. И так как в конечном итоге дольше всего разговаривал с задержанным сам капитан Фриц, его отчет и стал главным источником информации об этом допросе. Отсутствие магнитофона если и было оплошностью, то оплошностью весьма удобной. Впоследствии, давая показания Комиссии Уоррена, капитан Фриц имел возможность изворачиваться, подправлять себя, забывать ненужное. Он смог даже затуманить самый опасный для него вопрос: как и в какой момент он узнал адрес Освальда в Далласе, на Норт-Бэкли-стрит, куда он вскоре отправил полицейских с обыском.
