зарплате в 70 рублей в месяц (700 дореформенных) ему выдавалась субсидия в том же размере от Красного креста. Спрашивается — за какие заслуги? Уж не за ту ли рану, которую он нанес сам себе в Японии? Не считал ли советский Красный крест, что Освальд уже в тот момент находился на советской службе? Известно также, что 500 рублей на оплату счета в гостинице и железнодорожный билет до Минска он получил от той же организации. Летом он записался в охотничий клуб и купил себе одностволку — и это при том, что советского паспорта у него не было.
Даже американские исследователи, не очень ясно представляющие себе условия советской жизни, выражают недоверие по поводу образа невинного американского паренька, честно работающего на, радиозаводе и не имеющего никаких отношений с вездесущим КГБ. Всевозможные «почему?» всплывают в их книгах.
Почему Освальду позволили остаться в СССР, когда другого американского перебежчика в те же дни выслали обратно? Почему ему выплачивали щедрые субсидии? Почему дали отличную квартиру и позволили иметь оружие? Почему его не использовали, как других перебежчиков, для пропагандных выступлений на радио?
Продолжим эту линию вопросов. Почему ему позволили жениться на русской девушке, племяннице полковника МВД, и увезти ее с собой в Америку? Почему от подачи заявления до регистрации брака с беспаспортным иностранцем прошло всего 10 дней? Почему в документах Марина Пруссакова (жена Освальда) имеет отчество то Александровна, то Николаевна? Почему их отпустили в США почти без проблем? (Препятствиями проволочки были только со стороны американской администрации.)
Я пытался опрашивать бывших минчан, имевших какую-нибудь информацию об Освальде. Один из них припомнил, что ему указали однажды на Освальда в институте иностранных языков. Было это в дневное время, когда рабочим на советских предприятиях положено выполнять и перевыполнять. Другой минчанин написал из Израиля, что его родственник жил с Освальдом в одном доме, чуть ли не на одной площадке. Этот родственник сообщил, что Освальд работой себя не утруждал, являлся на завод не часто. Потом, по слухам, начал подстрекать товарищей к забастовке, когда им повысили нормы выработки. Тем не менее его не трогали. Этот же родственник рассказал любопытную деталь: Освальд, по его словам, сбежал с американского корабля где-то в районе Владивостока. (Видимо, настоящий путь его проникновения в Россию решено было скрывать.)
Важная информация содержится и в рассказе одной бывшей минчанки, которая сейчас живет в Америке. (Назовем ее Д. К.) Ей было сказано, что Освальд перебежал на советскую сторону в Германии. Она познакомилась с ним, когда подруга пригласила ее в компанию латиноамериканцев, живших в Минске. По их словам, они были потомками белорусов, уехавших за рубеж и осевших в Аргентине, Перу и прочих странах Южной Америки. Когда уехавших — неясно. Вообще говорили они о себе крайне мало, конкретных сведений старались не сообщать. Разговоры вертелись вокруг пластинок, кинофильмов, модных журналов, заграничной одежды, которую этим «аргентинцам-белорусам» присылали и которой они приторговывали.
Освальд был особенно скрытен. Обычно на вечеринках он молча сидел в углу, слушал музыку, листал журналы. Иногда начинал шептаться с кем-нибудь, что очень сердило девушек — они воображали, что шепчутся о них. Тон его, как правило, выражал презрение и недовольство.
— Ну, как вы устроились? — спрашивали его.
— А как тут можно устроиться? — обрезал он.
Вообще отношение его к жизни в СССР было резко отрицательным. Для русских, смотревших с завистью на его привилегии, такое отношение казалось странным и обидным. Они не понимали, что для этих иностранцев, при всей их увлеченности коммунизмом, всеобщая бедность, скука, слежка, подозрительность были тяжким испытанием. Однажды дружинники остановили одного из них на улице, избили и распороли ему брюки, которые, на их взгляд, были недопустимо узкими (борьба со «стилягами»). Несчастный парень пытался жаловаться, но результатом было только то, что его куда-то перевели, — он пропал из города, и остальные говорили о его судьбе недомолвками, горько пересмеивались.
По моей просьбе Д. К. показала фотографии Освальда другим минчанам, работавшим на том же радиозаводе. На известной фотографии — Освальд среди товарищей по цеху — они опознали нескольких рабочих и сказали, что все они — из экспериментального цеха. То есть из секретного цеха, связанного с военным производством. Устроить в такой цех американца без советского гражданства — откуда такое трогательное доверие? Впрочем, все говорили, что на заводе его видели не часто, а вскоре он как будто и вовсе пропал. Еще та же Д. К. говорила, что Освальд теснее всего был связан с артистом балета по фамилии Гусаков. Но на фотографиях этот Гусаков не появляется. Не указывает ли это на то, что и фотоальбом готовился так же тщательно, как и «дневник» Освальда, и что из него исключались фотографии людей, которые могли бы разболтать что-то о реальной жизни Освальда в СССР?
Еще одна любопытная деталь: между собой эти иностранные парни, включая Освальда, всегда говорили по-испански. То есть утверждение Отчета комиссии Уоррена, что Освальд не знал испанского, оборачивается таким же мифом, как и его «неумение» водить машину.
Никто из исследователей не обратил внимания на одно примечательное совпадение. В мае 1960 года, в те дни, когда Освальд обживался в Минске, в СССР прибыл из Мексики (с короткими остановками в Гаване и Праге) иностранец, имевший паспорт на имя Жака Вандердрешта. Человек этот только что вышел из мексиканской тюрьмы, где он отсидел 20 лет за убийство. Настоящее его имя было Рамон Меркадер. Человека, убитого им в 1940 году, звали Лев Троцкий.
Выше я уже упоминал о профессиональном диверсанте, убивавшем за границей неугодных Сталину людей. Я мог видеть, каким почетом пользовался этот человек (фамилия его была Борянов), хотя его жертвой оказался всего лишь адъютант советского генерала, перебежавшего к японцам на Дальнем Востоке в 1937 или 1938 году. (Естественно, у меня не было возможности проверить правдивость рассказа Борянова.) Бывший диверсант стал членом Союза советских писателей (он был автором популярной шпионской пьесы, кажется «На той стороне», в которой японцы и белогвардейцы мучили советского разведчика), заседал во всевозможных комитетах, выбирался в президиумы на собраниях, бывал на важных приемах. (Вспоминаю, что ему был выдан билет-приглашение в зал суда, когда судили Синявского и Даниэля.) Каким же почетом должен был пользоваться человек, убивший самого Троцкого? Хотя подробности нам неизвестны, твердо установлен факт: ему было присвоено звание героя Советского Союза. Портреты его не печатались в советских газетах, но в кругах КГБ он должен был упоминаться как человек- легенда. А так как есть все основания предполагать, что Освальд в этих кругах вращался, логично было бы допустить, что судьба человека, который одним ударом ледоруба обеспечил себе место в мировой истории, волновала его воображение.
Молодых диверсантов, обучавшихся в школах КГБ, должны были интересовать и условия содержания Меркадера в тюрьме. Условия же эти были весьма недурными. У него была большая камера, ему разрешалось иметь любовницу. Он работал в тюремной электромастерской, а потом стал главным инженером-ремонтником, отвечавшим за все электроснабжение тюрьмы. За эту работу ему платили дополнительно. Он даже писал статьи для электротехнических журналов. Людей, пославших его на убийство, он никогда не назвал. То есть формальной возможности обвинить Сталина в убийстве Троцкого так никогда и не появилось. Лишь после десятилетних розысков удалось следствию установить его настоящее имя и жизненную историю.
Он был сыном испанского профессора и богатой кубинки, которая в зрелые годы сделалась пламенной коммунисткой. ГПУ завербовало его в Испании во время гражданской войны. После поражения республиканцев, в армии которых Меркадер служил офицером, он был увезен в СССР, где прошел подготовку в шпионской школе НКВД. Наверное, ни один выпускник этой школы не порадовал Сталина больше, чем Рамон Меркадер.
Психиатры, обследовавшие его в тюрьме, составили такой психологический портрет:
Он хотел бы принести себя в жертву великой цели и, в то же время, выстроить внутренний мир, который был бы для него надежной защитой… Он был слабым и, в то же время, целеустремленным. Раскаяния он не знал.
Все, что мы знаем о характере Освальда, совпадает в общих чертах с этим портретом.
После бегства Освальда в СССР сотрудники Си-Ай-Эй и ФБР вели долгие опросы его бывших сослуживцев и однополчан, пытаясь определить, каким объемом секретной информации мог располагать
