положил в багажник, запер его, а ключ от багажника, где было около тысячи долларов наличными, спрятал в отделение для перчаток. Двери машины оставил незапертыми.
С пистолетом, двумя тысячами долларов наличными, без документов Руби вошел в телеграфное отделение и заполнил бланк перевода на 25 долларов для Кэрен Карлин (танцовщица из его кабаре)… Ему была выдана расписка со штампом, указывающим точное время отправления 11.17… Пройдя один квартал, отделявший почту от полицейского управления, Руби спустился в (подвальный) гараж по северному въезду и остановился за спинами полицейских и репортеров, ожидавших перевозки Освальда. Когда Освальда вывели из конторы внутренней тюрьмы (11.21), Руби быстро двинулся вперед и без единого слова выстрелил Освальду в живот, после чего был немедленно схвачен полицейскими.
Составление этой версии далось Комиссии не без труда.
Начать с того, что полицейский, стоявший у северного въезда в гараж, категорически отрицал, что кто-то, тем более Руби, мог пройти мимо него в гараж. Даже когда за минуту до выстрела мимо него выезжала машина лейтенанта Пирса, он посторонился всего на два шага и немедленно снова занял свой пост. Рой Юджин Вон имел до этого отличный послужной список. Он давал показания отчетливо, ни в чем не противоречил себе, и испытание на детекторе лжи подтвердило его правдивость.
Конечно, можно допустить, что он был сообщником Руби и просто упорно отрицал свою причастность к преступлению. Но на улице были другие люди (их опрашивали позже) — никто не видел человека, входящего через северный въезд. На другой стороне улицы стоял сержант Флуше, который отлично знал Руби и который уверял, что его даже не было поблизости. Двое из трех полицейских в выезжавшей машине лейтенанта Пирса тоже хорошо знали Руби — и они не заметили его. «В целом восемь свидетелей показали, что Руби не входил через северный въезд», — напишет пятнадцать лет спустя директор-распорядитель второй правительственной комиссии, расследовавшей это дело, — Роберт Блэйки.
Более того: внизу у конторы, в ожидании вывода Освальда стояла целая толпа корреспондентов и полицейских. Невозможно представить себе, чтобы человек, спускающийся по открытому пространству автомобильного проезда, не был замечен ни одним из них. Сама Комиссия вынуждена была признать: хотя более сотни полицейских и репортеров присутствовало в гараже за 10 минут до убийства Освальда, не удалось найти ни одного, кто бы видел, как Руби входил в гараж.
Правда, на следующей странице говорится, что три свидетеля видели неизвестного, похожего на Руби, двигавшегося вдоль нижней части въезда секунд за тридцать до выстрела. Кто же эти свидетели?
Резервист Ньюман занимал пост у южной стороны гаража, охраняя дверь в машинное отделение. Средняя часть гаража (а тем более — северный въезд) была видна ему так плохо, что он даже не мог толком описать, как и когда там проезжали две полицейские машины. Он не мог описать человека, пробежавшего по въезду, не увидел даже, как тот был одет. Кто-то пробежал — так ему показалось.
Телережиссер Тернер был гораздо ближе к месту действия и уверял, что человек, убивший Освальда, и человек, виденный им в нижней части въезда, — одно и то же лицо. Однако он многократно повторял при этом, что пробежавший был одет в пальто и что на нем была широкополая техасская шляпа. Руби, как это увидели миллионы телезрителей, был в пиджаке и в обычной шляпе с узкими полями.
Наконец, третий, сержант-резервист Крой ничего не говорил в своих показаниях о движущемся человеке. Кто-то стоял за его спиной за минуту до выстрела, а потом рванул вперед в сторону Освальда. Но и он заявил, что замеченный им человек был в черной шляпе, в то время как Руби был в светлой.
Был единственный свидетель, заявивший, что кто-то прошел в гараж мимо стоявшего на посту Вона за несколько минут до выстрела. Отставной полицейский-негр, Наполеон Дэниэлс, стоял на улице неподалеку от Вона. На следующий день Вон позвонил ему по телефону и спросил, видел ли тот кого- нибудь входящим через северный въезд, потому что вот его, Вона, подозревают в ротозействе. Дэниэлс сказал, что нет, не видел. Утверждать обратное он стал лишь пять дней спустя. Да и то говорил, что прошел мимо постового не Руби, а другой человек, и не в тот момент, когда выезжала машина. Однако в показаниях его было столько противоречий и несообразностей, что, к чести Комиссии, она отвергла их, хотя они и подтверждали ее версию.
Комиссия пыталась исследовать другие пути, какими Руби мог проникнуть в гараж, но не нашла никаких указаний на то, что он мог воспользоваться одной из пяти дверей: все они либо были заперты, либо охранялись. Пришлось, с оговорками и многократным использованием слов «наверно», «вероятно», вернуться к версии северного въезда как наименее фантастичной. Не с потолка же он свалился к месту преступления!
Примечательно, что сам Руби в день ареста заявил, что он вошел через северный въезд. Детектив Макмиллан даже вспомнил такую деталь из его рассказа: постовой закричал на него, но он пригнул голову и продолжал идти. Затем в течение месяца на всех допросах он упорно отказывался обсуждать, каким образом он проник в гараж. Лишь месяц спустя, в показаниях, данных агентам ФБР 25-го декабря 1963, он вернулся к этой версии.
Но и тогда в его описаниях концы с концами не сходились, хотя ему помогала готовить рассказ целая команда адвокатов. Так, он заявил, что лейтенант Пирс был один в машине, которая выехала через северный въезд (там были еще двое). Он сказал, что постовой не только отошел в сторону, но нагнулся и заглянул в остановившуюся машину (ни один из участников сцены не помнил этого момента). Руби не увидел никого поблизости от въезда (напомним, что там, кроме постового Вона и отставного полицейского Дэниэлса, было еще несколько человек). То есть проникновение в гараж через северный въезд выглядело в его описании вдвойне чудесным: не только его никто не заметил, но и он никого толком не увидел.
Не многим лучше обстояло дело и с объяснением причины его поездки в центр Далласа в воскресенье утром. Как он утверждал, исполнительница стриптиза из его кабаре Кэрен Карлин (она же — Маленькая Линн) позвонила утром, заявила, что ей не на что купить продукты и нечем заплатить за квартиру, и он обещал перевести ей телеграфом 25 долларов. Маленькая Линн подтверждала это, и ей пришлось давать показания много раз: полицейским, агентам ФБР, прокурору во время суда над Руби, следователям Комиссии Уоррена. В ее показаниях, данных на первом собеседовании (15 апреля, 1964), почти нет противоречий, но если прочесть их внимательно, можно обнаружить много интересных деталей.
Выясняется, например, что первый раз она позвонила Руби и попросила денег не в воскресенье утром, а вечером накануне — в субботу. Это был день выдачи зарплаты в клубе «Карусель» (если владелец, мистер Руби, был в настроении расстаться с деньгами), но когда она приехала, дверь клуба оказалась закрыта. По телефону Руби обрушился на нее с проклятьями, заявил, что не знает, откроет ли он клуб вообще, что ни у кого нет сочувствия к убитому президенту. Может быть, ему надо будет приехать в центр через час. Хотите — ждите.
Через час он не появился, и Маленькая Линн позвонила снова. На этот раз Руби велел ей позвонить утром следующего дня и сказать, сколько ей нужно. Пока же он распорядился, чтобы служащий гаража, откуда она звонила, дал ей пять долларов под расписку.
Не правда ли, какая поразительная смена настроений у хозяина кабаре? Утром он спешит в город, чтобы помочь своей танцовщице, оставшейся без денег. А накануне вечером у него не хватает ни доброты, ни совести сказать: хорошо, не зря же ты ехала из другого города — приезжай ко мне домой и я отдам причитающуюся тебе зарплату 120 долларов. (Напомним, что на следующий день при аресте у него обнаружили две тысячи.) И что это за странное распоряжение: позвони мне завтра утром и скажи, сколько тебе нужно? Почему не спросить об этом тут же?
Маленькая Линн, описывая разговор с Руби утром в воскресенье в день убийства Освальда, процитировала слова (и они попали в отчет Комиссии Уоррена): «я все равно еду в город». Каковы же были другие цели поездки Руби в город с тремя тысячами долларов и пистолетом? Положить деньги в банк? Но, во-первых, банки в воскресенье закрыты. А во-вторых, он никогда не пользовался банком, почти все операции вел наличными. Так или иначе, никто не спросил его об основной цели поездки.
Руби утверждал, что смерть президента так потрясла его, что он не находил себе места от горя. А когда он в воскресенье утром прочитал в газете о детях Кеннеди и молодой вдове президента, которой, видимо, придется вернуться в Даллас, чтобы давать показания на суде над Освальдом, он совсем потерял рассудок.
«Внезапно я почувствовал — конечно, это было глупо, — что мне нужно доказать любовь к нашей
