На следующее утро Эстерлинг бежал из гостиницы, и с тех пор жизнь его шла между запоями и приступами безумия. В этом состоянии он и обратился к Генри Хёрту.
Конечно, смешно было бы и думать использовать такого человека как Эстерлинг в качестве свидетеля на суде. Любой адвокат легко поймает его на противоречиях, выставит перед присяжными в самом нелепом виде. Однако непредвзятый анализ его рассказа заставляет отнестись к нему с полной серьезностью. Сам характер ошибок и противоречий в истории Эстерлинга показывает, что он не готовил свою версию специально для журналиста, что он, скорее всего, даже не прочел Отчет комиссии Уоррена. (Кстати, он не просил и денег за свой рассказ.) Ибо в противном случае он легко мог бы убрать несоответствия в датах и деталях, сделать историю гораздо более гладкой. Нет — он рассказывает то, что помнит, поэтому некоторые детали его рассказа поражают совпадением с малоизвестными документальными данными, которых он точно знать не мог. Рассмотрим некоторые из этих совпадений.
Например, он рассказывал, что видел, как Руби получал чемодан с деньгами от богатого новоорлеанского бизнесмена в июне 1963 года. Сам Руби категорически отрицал поездку в Новый Орлеан в июне. Но, во-первых, есть свидетельские показания, подтверждающие этот визит. А во-вторых, в списке телефонных звонков из квартиры Руби в Далласе есть почти недельный перерыв, приходящийся как раз на июнь.
Эстерлинг говорит, что доставил Освальда из Нового Орлеана в Хьюстон и оставил его там в компании двух кубинцев. Сутки спустя (вечером 25 сентября) Освальд появляется в доме Сильвии Одио в сопровождении двух кубинцев.
Но самое поразительное — дата увоза Освальда из Нового Орлеана. Эстерлинг не помнит ее точно — где-то в сентябре. Но зато он точно помнит, что сообщники Мануэля Риверы устроили неподалеку пожар, чтобы отвлечь внимание полиции. Он помнит даже, что ему пришлось переезжать через пожарные шланги, протянутые по земле, и что неподалеку была церковь. Исследователям, помогавшим Генри Хёрту, удалось найти журналы пожарного депо, в которых имеется запись о пожаре, происшедшем в том районе, где жил Освальд, неподалеку от церкви. В журнале отмечено, что проводится специальное расследование этого пожара, потому что причины его показались подозрительными. Из 119 пожаров за сентябрь только 3 отмечены как подозрительные. Дата этого пожара — 24 сентября. Известно, что 23-го Руфь Пэйн увезла Марину обратно в Ирвинг, оставив Освальда в Новом Орлеане. 25-го днем он появился в столице Техаса, в городе Остин. в бюро регистрации военнослужащих. В ночь с 25-го на 26-е он садится в Хьюстоне в автобус, идущий в Мексику. 24 сентября — единственный день, когда его никто не видел, единственный день, когда он мог выехать из Нового Орлеана.
Эстерлингу было бы очень легко заявить, что пристрелка итальянского карабина имела место в апреле, то есть в то время, когда Освальд уже получил по почте манлихер-каркано и когда он прибыл в Новый Орлеан. Но он настаивает на том, что это было в феврале, оставляя нам решать это противоречие своими силами. Мы знаем, что специалисты по баллистической экспертизе, чтобы получить отметки «освальдова» ружья на пуле, стреляли в тюк с шерстью. Возможно, выстрел в воду не давал такого же четкого образца, и заговорщики должны были провести впоследствии другую пристрелку, уже с ружьем Освальда. Возможно, Эстерлинг присутствовал при «отработке методики эксперимента» на другом ружье и просто стал называть его впоследствии «манлихер-каркано», потому что знал уже, что все эти манипуляции были связаны с Освальдом. Но рассказ его об «эксперименте» насыщен такими убедительными деталями, что не приходится сомневаться в его подлинности. (Бывшая жена его даже вспомнила, что он в тот день потребовал у нее кухонные полотенца и она дала их очень неохотно, потому что только что купила их; полотенца же, как припомнил Эстерлинг, нужны были им, потому что сначала они хотели натянуть в бочонке какую-то ткань, чтобы вылавливать пули, но из этой затеи ничего не вышло — пришлось потом опорожнить весь бочонок.)
Есть элементы рассказа, в которые трудно поверить. Например в то, что Мануэль Ривера с первой же встречи в Гавана-бар посвятил Эстерлинга в планы убийства президента Кеннеди. Или, что богатый бизнесмен сознался ему, что передача 100 тысяч долларов Джеку Руби — тоже часть заговора на жизнь президента. Но ясно, что здесь проявляется элементарная неискушенность рассказывающего, который не отдает себе отчета в том, насколько важна не только информация сама по себе, но и источники и время ее получения. Скорее всего, о заговоре он узнал не сразу, складывал картину по частям, но потом в памяти оставил для простоты (и немного для хвастовства): «они мне сами сказали».
Часто Эстерлинг просто пересказывает слухи, циркулировавшие в его среде. В цивилизованном обществе люди избалованы тем, что правдивые новости подаются им в солидной газете каждое утро вместе с кофе, и к слухам относятся презрительно. Но там, где власть закона сильно оттеснена властью пистолета, слухи играют совсем другую роль. Чтобы выжить, вы должны точно знать, кто убивает и за что. Никакие газеты, никакие представители власти такой информации дать вам не могут. Карабинеры, отправляющиеся на расследование очередного убийства в каком-нибудь сицилийском городке, заранее знают, что ничего не найдут и что из окон на них будут смотреть неподвижные лица обывателей, каждый из которых, включая детей и стариков, точно знает, кто из членов мафии спустил курок в этот раз, но никогда не станет свидетельствовать на суде, не расскажет полиции. Только шепотом, от соседа к соседу, от собутыльника к собутыльнику перетекают вести, решающие вашу жизнь и смерть. Передача ложных слухов в таких обстоятельствах выглядит в глазах простых людей очень серьезным проступком, почти преступлением. Под властью пистолета правда уходит в слухи, а на поверхности остается либо пустота, либо откровенный обман, которым адвокаты и журналисты могут манипулировать, как им вздумается.
Рассказ Эстерлинга неожиданно проливает новый свет на две загадки, до сих пор не имевшие удовлетворительного объяснения: на историю таксиста Вэлли и на растерянность полицейских- заговорщиков, упустивших Освальда 22 ноября 1963 года.
Показания таксиста Вэлли описаны на странице 91. Путаница, ошибки, противоречия, готовность, с которой этот таксер менял свои показания под давлением допрашивавших, тот факт, что он не смог опознать Освальда в полиции, — все говорит о том, что Освальд не был его пассажиром днем 22 ноября. Встает вопрос: ошибался таксист Вэлли или лгал намеренно? И если лгал, то зачем?
При обдумывании этой проблемы мы не должны забывать, что Вэлли оказался среди тех свидетелей, которых внезапно постигла насильственная смерть: в декабре 1965 года он был убит при столкновении с другим автомобилем. Этот кровавый знак соединяется теперь с другим важным знаком, возникающим из рассказа Эстерлинга — таксист уверял, что Освальд сел в его автомобиль около автобусного вокзала Грейхаунд — в том самом месте, где беглеца должен был подобрать Эстерлинг.
Попробуем поставить себя опять на место заговорщиков в тот момент, когда они увидели, что Эстерлинг не выполнил приказ и не явился к вокзалу в 10.30? Что им оставалось делать? Нужно было срочно искать замену, искать кого-то, кто доставит Освальда к месту засады у Боу-Тексако. Вполне возможно, что несчастный Вэлли понятия не имел о заговоре и просто был случайным знакомым одного из заговорщиков, который попросил его за хорошую мзду подобрать пассажира в 12.30 около вокзала Грейхаунд. Когда Освальд не явился и засада на него провалилась, Вэлли неожиданно превратился в важного свидетеля, который мог дать невинное объяснение перемещений Освальда после стрельбы на Дэйли-плаза. Угрозами и деньгами его следовало понудить выступить с показаниями. Что и было сделано.
Впервые Вэлли заявил о том, что вез предполагаемого убийцу президента утром 23 ноября. К этому моменту заговорщики еще не знали, что Освальд заезжал домой в час дня. Поэтому Вэлли и утверждал поначалу, что рейс имел место между 12.30 и 12.45 и что он закончился у перекрестка улиц Нейли и Норт- Бэкли, находящемся почти в два раза ближе к месту убийства Типпита (там-то Освальд точно был), чем к дому беглеца. Также плохо был он осведомлен и о других необходимых деталях: не знал внешности Освальда, не знал, какая из показанных ему курток должна была быть надета на его пассажире и кончил тем, что стал говорить, будто надеты были обе, хотя Комиссия потом утверждала, что Освальд в этот момент вообще был без куртки. И хотя Вэлли подыгрывал следствию как мог и не выступал ни с какими опасными заявлениями, он все же должен был знать (хотя бы в лицо) тех или того, кто попросил его сыграть требуемую роль. Рано или поздно он мог указать на них. И это стоило ему жизни.
Эта версия помогает объяснить и оплошность тех двух полицейских, которые подъехали к дому Освальда в час дня и посигналили, и растерянность Типпита, который кружил в своем автомобиле по
