— Как не согласятся! — отвечала Маша. — Ведь ты сам говорил, что у Чурбинского ни кола, ни двора, а твой барин женил его на такой богатой невесте; да и на что я им? Нет, не станут противиться, будем ждать да молиться богу.

— Будем, — отвечал Петрушка. — А не скоро придет эта осень!.. Зима, весна, лето… а там уже осень!

VIII

Я очень люблю начало осени, особливо на Украине. Томительный жар лета сменяется прохладою; природа наградила труды людей своими дарами: везде довольство, везде веселые лица. Едешь полем: и направо, и налево от дороги длинным строем вытягиваются копны хлеба; в стороне где-нибудь краснеет запоздалая нива гречихи; тяжелые, черные грозди ее, как виноград, клонятся к земле на ветвистых, пурпурных стеблях… Вечереет. Крикливые стада журавлей пируют на полях, вереницы уток шумят над головою… Перед вами вьется в чистом воздухе легкий дымок. Вы подъезжаете к куреню баштанника (так у нас называют стариков, которые смотрят над бахчею); старичок разложил огонь перед своим шалашом и варит к ужину кашу. Пламя с треском обхватывает ветви степного ракитника, голубоватый дым тонкою струйкою вьется кверху и исчезает в воздухе; против старика сидит его внук, ребенок лет десяти; он разбил арбуз, чуть не в себя ростом, рвет руками его сочное, алое, сахаристое мясо, ест и хохочет от удовольствия; за шалашом лежит косматая серая собака и весьма пристально рассматривает летающего вечернего жука; далее куча арбузов и дынь… И эта тихая картина облита ярким золотом заходящего солнца. По дороге вы обгоняете возы, нагруженные тяжелыми снопами; в деревне из-за хат выглядывают золотые стоги, как залог благоденствия многих людей; в садах целые семейства собирают яблоки, груши и бергамоты; на вас веет благоухание душистых плодов; вы слышите в саду хохот и песни девушек… хороша, богата природа! Невольно снимешь шапку и от души перекрестишься! Стоит ли человек прекрасных даров божьих?

Кроме того, осень — время свадеб; поселяне, кончив уборку хлеба, хотят отдохнуть, повеселиться. А где же лучше попировать, как не на свадьбе? Старосты, перевязанные через плечо поясами, начинают ходить по улицам. Не одна пара черных девичьих глаз высматривает их, жданных гостей; не одна роскошная, полная грудь дрожит от страха и сомнения: «любый» или «нелюб» шлет к ней сватов?..

Август приближался к концу. В селении Медведева из улицы в улицу ходили толпы свадебных гостей, с музыкою, с песнями, с красными знаменами…

Петрушка загрустил… От рокового дня охоты на озерах Чурбинского он раза два видел Машу в церкви; но Маша так печально говорила ему: «Чует мое сердце, что не бывать нам счастливыми — наш барин готов съесть вашего барина, не отдаст он меня за тебя». Петрушка утешал ее, как мог, но в душе и сам чего-то боялся. Он даже боялся напомнить барину об его обещании, грустил, скучал и слег в постель.

Медведев, узнав о причине болезни Петрушки, написал к Чурбинскому письмо, предлагая за Машу тысячу рублей или более, если Юлиан Астафьевич будет согласен, и в ответ получил на лоскутке бумаги четыре слова: «Ничего не хочу, не бывать этому».

Оправился от болезни Петрушка или нет, бог его знает, только он встал с постели, взял ружье и пошел на охоту; подошел к реке и побрел тихими шагами берегом прямо к деревне Чурбинского.

Утреннее солнце светило ярко, стада дичи, подымаясь с реки, кружили над головою Петрушки — он ничего не видел, ничего не слышал. Вот и деревня Чурбинского, вот и роща над рекою; по реке плавает большое стадо свойских уток; на берегу, под кустом, сидит босоногая девка в лохмотьях. Петрушка смотрит и не видит — идет далее.

— Петрушка! — закричал кто-то позади его. Бедняк вдруг очнулся, будто тяжелый сон слетел с глаз его. «Кажется, голос Маши», — подумал он и начал осматриваться. Девка в лохмотьях стояла перед ним — это была Маша.

Ружье выпало из рук Петрушки.

— Ты ли это? — прошептал он.

— Я, мой милый, ненаглядный, — отвечала Маша, обнимая его, — а ты и не узнал меня… Неужели платье так переменило меня?.. А я все та же, так же люблю тебя; чем они злее, тем больше я люблю тебя, пусть они… бог с ними… Ты был болен, мой голубчик; я все слышала, а меня и болезнь не берет… — Рыдания заглушили голос Маши.

— Успокойся, моя рыбка… Сядем, да расскажи мне, что у вас такое делается и отчего ты такая простоволосая?..

— Ох, много я вынесла! Была бы я давно рыбою, бросилась бы в самую быстрину, если б не хотела хоть еще раз увидеть тебя…

Маша обняла Петрушку, склонилась головою к нему на грудь и тихо плакала.

— Бог с тобою, моя горлица, успокойся: все будет хорошо…

Маша покачала головою.

— Садись вот здесь, — продолжал Петрушка, — здесь будет покойнее… Господи! Ты босая!.. Теперь холодна осенняя роса, холоден мокрый речной песок… возьми мою шапку, положи в нее свои ножки, пусть отогреются…

— И вспомнить страшно, как рассердился барин, получа письмо от твоего барина. Это, говорит, насмешка; меня обидели и еще сватают мою девушку за урода, который публично желал мне подавиться куликом. Кричал, кричал, ругался, а после и говорит: «Да у меня для Марьи есть жених получше этого сорванца, я ее сделаю счастливою, позвать ко мне Машу!» Я пришла ни живая ни мертвая. «Послушай, Маша, — сказал барин, — я давно хочу наградить тебя за службу и составить тебе партию. Потапович, наш приказчик, очень желает на тебе жениться; я, с своей стороны, согласен… Что же ты молчишь?» — «Помилуйте, барин, — сказала я, — у приказчика дети от первой жены старее меня; мне Потапыч годен в отцы, а не в мужья». — «Дура!.. а богатство его разве ничего не значит?» — «Богатство пусть останется при нем, мне ничего не нужно!..» — «Ого-го, сударыня, так вам прикажете выписать жениха из губернского города?..» — «Будьте милостивы, — сказала я и бросилась ему в ноги, — не разлучайте меня с Петрушкою, или за ним, или ни за кем не буду замужем…» Как он толкнет меня ногою!.. прямо в лицо! как закричит… Я и света невзвидела… «Так и ты заодно с моими врагами! Они и тебя, знать, подкупили на мою обиду. Вот я тебе сам отыщу жениха, а до времени… Гей! Потапович! сейчас с нее долой панское платье да в черную работу». Обрадовался Потапович этому приказанию. «Помните, Марья Ивановна, — сказал он мне, — вы говорили, что я не умею обходиться с девушками — вот увидим. Пока отправляйтесь варить для работников галушки, да поворачивайтесь проворнее! я человек сердитый, знаете, от старости: берегитесь, отеческое наказание у меня в руках», и он, улыбаясь, посмотрел на свою длинную палку. Трое суток варила я галушки, носила воду тяжелыми ведрами, мыла чугунную посуду… От непривычки работа валилась из рук моих, сердитый Потапович за всякую безделицу без милосердия меня наказывал… Вчера я нечаянно опрокинула огромный горшок кипятку и — вот видишь — совсем обварила себе левую руку… Меня все-таки наказали и до выздоровления заставили пасти господских уток…

— Бедная моя Маша! — шептал Петрушка, целуя ее больную руку.

— Еще не все… сегодня… когда я гнала сюда уток, повстречался мне Потапович и говорит: «Я стар, Марья Ивановна, и глуп, и непригож, и не гожусь вам в мужья, а все-таки люблю вас, отыскал вам жениха, и барин приказал завтра вечером перевенчать вас… знаете Фомку-дурачка, что пасет господских свиней; правда, он не пересчитает на руках пальцев, зато человек молодой; готовьтесь к венцу».

— Да он пугал тебя, — сказал Петрушка.

— Ох, нет! Еще вчера барин приказал выстричь и вымыть Фомку и дать ему новую рубашку… Весь двор удивлялся, за что такая милость к этому дураку… А теперь я знаю… я не переживу своего несчастия!..

— Нет, Маша! Нет, быть не может, чтобы эти ясные очи, черные косы, белая грудь, это сердце, такое доброе, которое так меня любит… чтоб все это досталось неумытому дураку… он — это животное, станет ласкать тебя, станет целовать тебя… нет, Маша, этого быть не может!..

— А будет!.. — едва слышно сказала Маша.

Вы читаете Кулик
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату