письме признается, что наговорил лишнего, хотя и настаивает, что с бездельниками надо что-то делать, клянется, что готов служить перестройке верой и правдой, благодарит за то, что я так снисходительно обошелся с ним, отвечая избирательнице. Ничего, и такие люди нам нужны. Пусть! Надо все мозги уметь использовать. И не нервничать. И никого по голове сразу не стукать, если нам что не понравилось». (Между прочим, Арбатов мне признался, что он «организовал» это письмо, а потом текст редактировал).
На Пленуме выводили из ЦК Кунаева (первый секретарь компартии Казахстана). До начала заседаний он в фойе схватил меня под руку, бодрый, самоуверенный: «Ты, говорит, скажи Михаилу Сергеевичу, чтоб он меня принял, не надолго, на несколько минут. Сделай по старой дружбе. Помнишь, как мы с тобой хорошо в Англию съездили.
На заседании Лигачев зачитал просьбу ЦК компартии Казахстана о выводе Кунаева из ЦК КПСС, изложил претензии к нему, дал характеристику, каким он, мол, на самом деле оказался. Кунаев попросил слово. Горбачев дал ему говорить. И тот нахально, наступательно стал себя превозносить: это именно он открыл геологические недра в Казахстане (Кунаев по специальности геолог), это он осудил националистическую книгу «История Казахстана», это он построил черную и цветную металлургию в республике, это он сделал города современными, это он и т.д. и т.п. А что касается «этих декабрьских событий, то подумаешь! Мальчишки какие-то выскочили на улицу и из-за этого его так. Остановитесь, товарищи, не допускайте поспешности». М.С. никак не мог его унять; видно было, как он сдерживал свое возмущение, называл все время по имени отчеству.
После этого выступили «экспромтом по бумажке» три казаха. и «привели факты». Впрочем, поведение Кунаева было самым мощным фактом. Тайное голосование. Он ушел до объявления результатов: из 299 - 298 за исключение.
Пленум Пленумом, а служба моя должна была идти: на неделе один за другим - 29-го - Перес де Куэльяр, 1-го - Картер, 2-го и 3-го - Раджив Ганди, а 7-го - Вайцеккер, которому М.С. придал очень большое значение, ибо - Германия.
Я насобачился готовить такие материалы на основе того, что давали МИД, Международный отдел ЦК и кое-кто из специалистов, и, конечно, ведомства: Каменцев, Ахромеев, Чебриков. Но мысль там должна быть горбачевская. Почти всегда из прежних разговоров, из его выступлений на ПБ, из разных других его реплик «по случаю», из постоянного общения с ним, я представляю себе, что он думает, какова его позиция по той или иной теме. И сейчас уже редко ошибаюсь. Хотя он в ходе бесед (никогда, кстати, не читает текстов лицом к лицу с собеседником, даже не держит их открытыми, а лишь иногда заглядывает, чтоб начать новый вопрос) далеко отвлекается от подготовленного и неожиданными поворотами делает беседу глубокой, богатой мыслями. Впрочем, полюбившиеся ему пассажи он повторяет разным собеседникам.
Так было и с де Куэльяром, и с Картером, который оказался довольно постным, занудным субъектом. Смотрел я на него и думал, как же это, чтоб такой человек был президентом супер-державы, от которого зависит судьба человечества? 1 А потом остановил себя - а у нас самих какие субъекты были во главе!?
Но я о другом. Кто бы не сидел против М.С. (за исключением, пожалуй, представителя Каддафи) - они верят ему, и такое ощущение, что они не говорят с другими «великими» лидерами, например, с Рейганом, Миттераном, Дэн Сяо-Пином, даже с Тэтчер так искренне.
Они верят, что он хочет делать именно то, что говорит им, а также и публично. Другое дело - что не может всего сделать, даже большей части того, что говорит.
В беседе с ним невозможно лукавить, играть. Он открыт и обезоруживает любого «классового» противника, потому что всем своим поведением приглашает его быть прежде всего нормальным человеком.
Индийский фестиваль в Москве его окончательно замотал: к тому же он терпеть не может «протокол». Зашел я к нему спросить: когда один на один с Ганди это действительно один на один, как в Дели было, или - с помощниками. Он сидит, откинулся, слабо улыбается. «Да, приходи, чего там. и Раджив, наверно, будет с помощником. Знаешь, устал я до предела. Допоздна каждый день. Себя уже не чувствую. А дела наваливаются и наваливаются. Ничего не поделаешь, Анатолий, надо. Такое дело начали! Отступать некуда. А Пленум какой! Ох, далеко пойду. Не отступлю. не дрогну. Главное - не дрогнуть. И не показать, что колеблешься, что устал, не уверен. И ты знаешь, что обидно: не хотят верить, что я выкладываюсь для дела. Завидуют. Зависть, понимаешь, страшная вещь». (Кого он имел в виду, я, конечно, не стал переспрашивать. Только заметил, что русскому характеру, как правило, зависть не свойственна. Но то, что «вы имеете в виду, заметил я, - это наследие нравственного перерождения общества, которое - от Сталина»).
Он: Опять ты туда же. Хотя, впрочем, прав. Сталин - это не просто 37 год. Это система, во всем - от экономики до сознания. Восторгались все, что у него коротки фразы. И не заметили, что - короткие мысли, которые и отлились потом нам всем. до сих пор! Все - оттуда. Все, что теперь надо преодолевать, все оттуда! Так-то вот.
Но он не очень последователен в этом. Я уже говорил выше - сколько стоило мне уговорить его сделать оговорку - что не все в (сталинской) командно-административной системе было оправдано обстоятельствами (в докладе на Пленуме). Фразу он вставил, но не то, что я предложил, а в очень ослабленном виде. Боится, что его обвинят (!) в очернительстве, в нигилизме к прошлому. Может быть, тут действует инстинкт осторожности: раз он изготовился очень далеко пойти от того социализма, какой у нас есть и был, то считает, тактически правильно не дистанцироваться от того, что сделано было в стране, неважно, каким способом! Может быть это. А еще, как я заметил: от парадоксального чувства любви к народу, уважения к нему.
На ПБ 22 июня был такой всплеск. Лигачев по какому-то поводу (обсуждался доклад М.С. к Пленуму) понес «очернителей» нашего прошлого, помянул опять Юрия Афанасьева, академика Самсонова (Яковлев мне вчера сказал, что он, Егор Кузьмич, поручил собрать на них «материальчик»). Другие поддакнули: Соломенцев, Воротников, Громыко. И М.С.’а понесло в эту сторону: самая, мол, большая политическая ошибка - это допустить неуважение к народу, а он., не жалея себя, голодный, рваный, одна рубашка на смену, обрился наголо, чтоб вши не завелись, работал, ничего для себя не оставляя, не рассчитывая даже воспользоваться плодами своего адского труда - строил страну, готовил ее против фашизма, боролся за идею. А мы что ж теперь, такие умные, - дегтем?! Мол, не то делал! Нет, тут надо очень осторожно. Уважение надо иметь к народу.
Я сидел слушал и злился. Пришел потом к себе и продиктовал на 5 страницах о том, как Сталин «уважал» народ: уничтожил самого старательного мужика _ крестьянство
- лучшую часть деревенского народа; подставил своей игрой с Гитлером и попыткой его умиротворить 3-4 млн. солдат под фашистские танки и плен летом 1941-го; и как он «уважил» партию, ликвидировав всех, кто сделал революцию и начал социализм в России.
Послал ему. Он прочел. Но - ни слова, хотя вчера, когда обсуждали «Книгу» - видно было, что что-то у
