довершение все это укладывается в авантюрную схему; одно приключение нанизывается на другое, но без всякой связи. Связи между философским заданием и фабулой у него нет. Но эта разница смягчается тем, что здесь низкого пошиба и фабула и философия. Героя в романе тоже нет: он лишь носитель фабулы. Обычно идея, чтобы не превратиться в прозаизм, воплощается в герое. Так, Достоевский вводит идеи в свои произведения с помощью героя и его судьбы. Эренбург так сделать не смог, и у него получился легкий, пустой герой. Все произведение лежит на пути фельетона и бульварного романа. Фельетоны его распадаются на два вида: на злободневный фельетон и фельетон бытового типа, который еще слабее первого, потому что реалистически подойти к быту Эренбург не может, а лишь скользит по поверхности. Все это чуть-чуть сдерживает реминисценция Белого. В романе есть лишь авантюрные достоинства, но художественного значения он не имеет{357}.
Успех на долю Эренбурга выпал громадный. Это объясняется тем, что у него имеется и фельетонного типа философия, удовлетворяющая обывательскую любовь к рассуждениям, и интересная фабула. Но Эренбурга все же нужно знать, так как он имеет большой успех и оказывает влияние на некоторых писателей.
Федин «Города и годы»
Задание романа очень большое: изобразить целую эпоху. Основные моменты этого жанра выдержаны в старом стиле: дано взаимоотношение истории и частных людей. Все элементы романа связывают и определяют не фабула и не исторические события, а герои. Когда дело идет об определении главного и второстепенных героев, то нужно решить, кто вплетается в чью судьбу: тот, в чью судьбу вплетаются другие персонажи, и есть главный герой. В этом смысле в «Городах и годах» два главных героя — Андрей и Курт, героиня — Мари. Все второстепенные персонажи в большинстве своем не закончены.
Общее построение романа, его хронологическая канва и распределение материала, неудачно. Остается загадочность, которая является следствием не особой глубины, а, наоборот, слабости. Конец дан в самом начале, и это не оправдано. Монолог Андрея, выдержанный в истерическом стиле Белого, не понятен и в дальнейшем не находит продолжения. Так что зачин нелеп и никак не оправдан: он дает неверное определение стиля, темы, характера. Этот нелепый прием — единственное новаторство, которое Федин ввел в роман, и оно неудачно.
Особенностью «Городов и годов» как исторического романа является то, что императивное историческое действие перестает быть целью: взято время, когда в истории можно усомниться. Обычно в эпосе история дается как нечто, не подлежащее сомнению. Вопрос только в том, сумеет ли герой определить себя в истории. Но героям Федина гораздо труднее, потому что здесь принять до конца императивность истории нельзя. В этом смысле в романе имеется трагическая неправота: та сфера, в которой нужно воплотиться, оказалась непроявившейся, как для Андрея, или истлевающей, как для Шенау. Правда, звучит мотив, что революция пересмотрит все явления, но он не удался: вера в революцию лишь проецирована. И нужно сказать, что эта вера не совпадает с позицией автора, который относится к революции скептически.
Андрей, как и князь Мышкин, не участвует в жизни. В начале войны он застрял в Германии; бегство на фронт не удалось. Это мотивировано не внутренним состоянием, а внешними обстоятельствами, но для него именно характерно, что он не смог убежать. Так что здесь, как в трагедии, личная вина и судьба неотделимы, сливаются воедино. В армии Андрей не борется, потому что не может до конца возненавидеть. Но он выше социал-демократа, который гордится тем, что ему пожал руку принц. Поведение Андрея при встрече с Шенау можно сравнить с поведением князя Мышкина во время встречи Аглаи и Настасьи Филипповны.
Почему Андрей не совсем удался?
Изображение Германии, в которой очутился Андрей, очень грубо, поверхностно, выдумано с начала до конца. Федин в ней ничего не увидел. Такая поверхностная тенденция не могла создать героя.
Далее, Андрей не воюет, потому что не принимает войны. По Федину выходит, что все происходящее очень плохо, тогда как в действительности война вызвала большой пафос. Помимо того, что это несправедливо с культурно-исторической точки зрения, клевета с психологической, это и художественно невозможно изобразить.
Так же, как войну, Федин не принял и революцию, потому что увидел в ней кровь и террор. В романе нет ни одной революционной фигуры. Рабочих-революционеров здесь нет, потому что их не было и в действительности. Выдуманных фигур в литературе много, но Федин серьезный писатель и обманывать не стал. И получилось, что революция есть, а революционеров нет, война есть, а героизма нет; кроме немецких инвалидов и Шенау никого нет{358}.
Такое изображение войны и революции сделало невозможным осуществить замысел автора: герою ничего не противостоит. Нет законов, которые Андрей нарушил, поэтому его невоплощенность не ощущается. Нужно было верить в святость войны и революции, и тогда можно было бы создать невоплощенного человека; но этого нет, и потому получился лишь запутавшийся человек.
В последней бредовой сцене известного рода безумие Андрея характерно для трагического героя. Но здесь этот эффект пропадает. С чего было сходить с ума? То, что произошло, — не трагедия, а просто неудача. Компетентный читатель угадает в Андрее трагического героя, но об этом лишь сказано, а не показано.
Детство Мари изображено очень хорошо, но далее все неубедительно и неясно. Так, чудесное превращение ее отца, который стал содействовать демократам, — несуразно.