которых они никогда не видали, даже тех, кого нет на свете. Даже познав эротическое влечение, они еще долго любят идеал, а не плоть.
Тяга к борьбе, уединению, славе, труду, самопожертвованию, жажда обладания, самоотдачи, исследования, честолюбие, дурная наследственность все это находит выражение в мечте, какую бы форму она ни принимала.
Жизнь превращает мечты в действительность, из его юношеских мечтаний она ваяет один монументальный образ действительности.
113
Первая стадия периода созревания: знаю, но еще не чувствую, чувствую, но еще не верю, сурово осуждаю то, что делает природа с другими, терплю, потому что то же грозит и мне, не уверен, что сумею избежать этого. Но я не виноват в том, что их презираю, а за себя только боюсь.
Вторая стадия: во сне, в полусне, в мечте, в пылу игры, вопреки сопротивлению, вопреки отвращению, вопреки запрету все чаще и все очевиднее возникает чувство, которое к болезненному конфликту с внешним миром добавляет тяжесть конфликта с самим собой. Силком отброшенная мысль возвращается вновь и вновь как симптом болезни, как первые признаки жара. У сексуальных чувств есть инкубационный период: сначала они удивляют, застают врасплох, потом — будят тревогу и вызывают отчаяние.
Стихает эпидемия тайн, с усмешечкой нашептываемых на ушко, теряют очарование пикантные шуточки, ребенок вступает в период исповеди: вот когда главное значение приобретает дружба, прекрасная дружба сирот, брошенных на произвол судьбы в джунглях жизни, сирот, которые поклялись, что будут помогать друг другу, не кинут друга в беде, что их не разлучат невзгоды.
Теперь уже ребенок, сам несчастный, подходит к чужой нищете, страданию, увечью не с готовыми формулами и печальным удивлением, но с горячим сочувствием. Слишком занятый собой, он не может слишком долго предаваться унынию по поводу чужих бед, но у него найдется слово участия и для обманутой девушки, и для избитого малыша, и для преступника, на которого надели наручники.
Каждый новый лозунг, идея, выспренняя фраза обретают в нем чуткого слушателя и горячего сторонника. Книги он не читает, а глотает, как запойный пьяница водку, и молится о чуде! Детский сказочный бог, позже — бог-виновник всего плохого, первопричина всех несчастий и бед, тот, который все может, но не хочет, возвращается вновь — на этот раз как бог — притягательная тайна, бог-прощение, бог-разум, превышающий слабое людское разумение, бог — тихая пристань во время урагана.
Раньше он говорил: «Если взрослые заставляют молиться, то, наверное, и молитва тоже ложь. Если они выгоняют моего друга, то, верно, он-то и сумеет помочь мне найти верную дорогу», — потому что разве можно им верить? Теперь по-другому враждебность и неприязнь уступают место сочувствию. Определение «свинство» его уже не удовлетворяет: тут что-то бесконечно более сложное. Но что же? Книжка только внешне, только на минуту рассеивает сомнения, а ровесник сам слаб и мало знает. И тут наступает момент, когда можно снова завоевать ребенка, он ждет, он хочет услышать от тебя многое.
Что же сказать ему? Да уж, верно, не то, как оплодотворяются цветы и размножаются бегемоты, и не о том, как вреден онанизм. Ребенок чувствует, что речь идет о чем-то неизмеримо более важном, а не просто о чистых пальцах и простынях, что тут на весы ложится вся его душевная организация, весь смысл его существования, жизнь.
И он мечтает снова стать наивным малышом, который верит всему.
что бы ему ни сказали, который еще не начал размышлять и задумываться.
А еще лучше: наконец-то стать взрослым, убежать от «переходного» возраста, стать, как они, как все.
И он мечтает о монастыре, уединении, набожных размышлениях.
Еще лучше — слава, героические подвиги.
Путешествия, впечатления. Танцы, развлечения, море, горы.
Но самое прекрасное — умереть: потому что к чему жить, зачем мучиться?
Воспитатель — в зависимости от того, что накопил он за долгие годы наблюдения за ребенком к этому моменту, — может дать ему программу того, как познать самого себя, как победить себя, какие усилия приложить, как искать собственную дорогу в жизни.
114
Бесшабашное озорство, легкомысленный смех, веселье молодости.
Да, радость — оттого, что все вместе, триумф желанной победы, взрыв веры, что, вопреки всему, мы пройдем, мы овладеем миром.
— Нас так много, столько молодых лиц, стиснутых кулаков, столько умных голов — не сдадимся, и все.
Рюмка вина, пивная кружка рассеивают остатки сомнения.
Смерть старому миру, за новую жизнь, ура!
И что им до того, кто, презрительно пожимая плечами, роняет: «Дураки!»; что до того, кто с грустной усмешкой произносит: «Бедняги!»; что до того, кто спешит воспользоваться моментом и затеять что-то созидательное, принести высокую присягу, чтоб благородное возбуждение не потонуло в оргии, не развеялось в дым в бессмысленных выкриках…
Мы часто принимаем такую коллективную веселость за избыток энергии, в то время как это — всего лишь проявление раздражающей скуки, которая, на миг утратив ощущение пут, выплескивается в обманчивом возбуждении. Вспомните ребенка в вагоне поезда, которому неизвестно, далеко ли он едет: поначалу довольный обилием впечатлений, он понемногу начинает капризничать от их избытка и ожидания того, что же будет, и наконец веселый смех выливается в горькие слезы.
А чем объяснить то, что присутствие взрослых портит удовольствие, стесняет, вносит оттенок принуждения?
Пышное празднество, торжественное настроение, взрослые такие растроганные, такие соответствующие моменту. А эти двое вдруг взглянут друг на друга и умирают со смеху, давятся слезами, чтобы не расхохотаться, и не могут удержаться от искушения толкнуть друга локтем или шепнуть ехидное замечание, увеличивая опасность скандала.
Только не смейся. Только не смотри на меня. Только не смеши меня.
А после празднества:
Какой у нее был красный нос. А у нею галстук перекрутился. Они чуть не растаяли от восторга. Покажи-ка: у тебя так похоже получается.
И нет конца рассказу о том, как это было смешно…
Еще одно:
«Они думают, что мне весело. Пускай думают. Еще раз доказали, что они нас нe понимают…»
Добросовестный труд молодости. Какие-то приготовления, усилия, груд с четко определенной целью, требующий ловких рук и изобретательной головы. Здесь молодежь в своей стихии, здесь можно увидеть и здоровое веселье, и спокойную радость.
Запланировать, решить, работать до седьмого пота, выполнить намеченное, смеяться над неудавшимися попытками и преодоленными трудностями.
115
