причиной — усилением борьбы против утверждающегося самодержавия со стороны удельной фронды и необходимостью дать ей отпор. Объяснение, как показывают факты, по меньшей мере недостаточное.
Такому подходу к изучению опричнины способствовало традиционное представление, берущее начало в сочинениях А. М. Курбского, будто предшествующий ей исторический период во всех отношениях опричнине только противостоял, подобно тому как добро противостоит злу, а солнечный свет кромешной тьме.
Что же касается руководителей фактического правительства — Адашева и Сильвестра, их опять же с легкой руки Курбского изображали некими антиподами опричной политики и, само собой разумеется, отсекали от всякого участия в формировании идеи опричного порядка. Да и сам Иван IV того периода изображался по этой схеме абсолютным «антиподом самому себе».
Период деятельности правительства компромисса и в самом деле может быть охарактеризован как период многих благотворных реформ, которые в памяти большинства современников и потомков не могли не вызывать одобрения. Вместе с тем многие реформы и установления фактического правительства, направленные на укрепление централизованного государства, объективно явились ступенями, которые в перспективе вели к опричнине, создавали предпосылки и условия для перехода к ней.)
Уложение о службе 1556 г. установило прямую зависимость земельного обеспечения служилого человека от государевой службы. Без этого переход к земельной политике опричнины был бы невозможен. Установление прямой зависимости между «количеством» службы (один вооруженный воин со 100 четвертей земли и т. д.) и земельным владением служилого человека любого ранга неизбежно влекло за собой зависимость между «качеством» службы — верностью, преданностью, храбростью и тем же земельным владением.
С. Б. Веселовский был прав, считая недоразумением то, что некоторые историки ставят знак равенства между «испомещением» под Москвой тысячи «лутчих слуг» в 1550 г. и созданием опричного корпуса. Охранных, карательных и прочих специфических функций опричнины эта тысяча и в самом деле не имела, тем не менее не следует разрывать прямую связь между нею и созданием в опричные годы корпуса избранных царских дворян. Это разные ступени одной лестницы. Указом 1550 г. был заложен принцип, который лег затем в основу формирования опричного корпуса, принцип «выбора из всех городов» «лутчих слуг», выбора, свободного от оглядки на родовитость княжат, на заслуги старомосковских родов. Дворяне «по выбору» рекрутировались в основном из неименитых городовых служилых людей. Многие тысячники 1550 г. влились позднее в опричный двор Грозного. Они занимали высшие должности на государственной службе и в войске, они, как отмечал А. А. Зимин, были представителями той социальной среды, на которую опиралась Избранная рада и которая впоследствии поставляла основные кадры для войска опричников.
Фактическое правительство провело значительную реорганизацию царской военной и административной служб. Мероприятия в этой области можно разделить на два основных вида: первый — превращение всего класса землевладельцев независимо от размера владений и родового достоинства в служилую массу, второй — создание конкретных форм централизованного военного и административного управления.
Создание в конце 40-х гг. Челобитенного приказа придавало всей системе взаимоотношений подданных с государством и государства с Подданными законченный вид. Было декларировано и внедрено в практику положение, при котором государственная власть становилась могучим союзником любого жителя страны против сановника любого ранга, допустившего злоупотребление. Соответственно и «все христиане», «кто ни буди», становились союзниками верховной власти, проникались верой в ее высшую справедливость. Таким образом, уже здесь, в начальный момент становления царизма, в народную почву были заброшены зерна наивной веры в «царя-батюшку».
Вместе с тем основание Челобитенного приказа таило в себе отрицание того самого сословно- представительного начала в устроении государства, к которому стремились многие участники политического компромисса. Существование Челобитенного приказа создавало впечатление, будто справедливость и правду для всех обеспечивает сам царь с помощью назначенной им для этого администрации. И чем прямее будет путь до царя, чем менее плотно будет он окружен всевозможными «думами» и «палатами», состоящими в основном из тех же «богатых» и «сильных», которые «чинят всяческие продажи» людям «низшим», тем ближе к защите своих интересов эти «низшие» окажутся. Если царь — источник справедливости для всех подданных, всякое ограничение его власти явится ограничением его возможностей эту справедливость творить, будет на руку тем же «сильным» и «богатым». Подобного рода представления московских посадских людей сыграли не последнюю роль в том, что в момент установления опричнины царю так легко удалось поднять их на свою защиту против всех покушавшихся, как он утверждал, на его единовластие — против Боярской думы, против правительственных чиновников и даже против церковных иерархов.
Ярко выраженный противоречивый характер имели и публицистические выступления руководителей фактического правительства. В них постоянно соседствуют мотивы непомерного возвеличения царя в качестве самодержца с мотивами ограничения самовластия «мудрыми советниками», всяческого обуздания царской воли. «Со страшным и грозным запрещением» обращался Сильвестр к царю в своем послании, выдвигая всевозможные ограничения самовольству и свободе поведения царя. Органом воспитания и удержания царя в узде должна была стать его «верная дума», без которой он не должен был делать ни шагу.
Наряду с этим участники политического компромисса хотя и с различных позиций, но неустанно укрепляли и словом и делом авторитет царя-самодержца. Царь — помазанник божий и высший судия, именем которого можно удерживать в послушании и «простое всенародство», и военно-служилую массу, царь — справедливый заступник «низших» против «сильных», способный противостоять их произволу. Царь — символ и олицетворение единого государственного начала, представитель страны во внешних сношениях.
Призывы Адашева и Сильвестра, направленные на то, чтобы одновременно с усилением самодержавия его ослабить, «встроить» в него препятствия, ограничивающие установление единодержавной власти царя, носили идиллический, точнее сказать, утопический характер. Напротив, усилия, направленные на укрепление самодержавия, независимо от различных субъективных намерений и устремлений тех, кто их предпринимал, вливались в единое русло, в единый процесс реального укрепления царской власти.
Кто бы позднее не «нашептал» царю идею создания опричнины, Алексей Басманов или жена- черкешенка Мария Темрюковна (подобные объяснения «корней» опричнины встречаются в литературе), впервые эта идея была высказана публицистами правительства Адашева — Сильвестра — Ивана IV. В «Сказании о Магмете-салтане» — произведении, несомненно близком А. Ф. Адашеву, — прямо говорится о необходимости создать специальные воинские части для охраны внутренней безопасности государства. «Царь же турской умудрился на всяк день по тысячи янычан при себе держит, гораздых стрелцов огненыя стрелбы, и жалование им дает, алафу по всяк день. Для того их близко у себя держит, чтобы ему в его земли недруг не явился и измены бы не учинил. А иныя у него верныя любимыя люди, любячи царя верно ему служат, государю про его царское жалование».
Предложенная здесь модель охранного корпуса, состоящего из преданных (за хорошую плату) воинов, во многом похожа на опричнину. Призыв к делению служилого сословия на «любимых», «верных» и на всех остальных, деления, сопровождавшегося особым царским жалованием, основой которого был земельный оклад, по существу предусматривает будущий опричный передел земельных владений в пользу «верных» и «любимых» за счет прочих — не усердных и не верных.
Фактическое правительство осуществило ряд практических мер в духе этих предложений, в том числе создание личной вооруженной охраны царя — трехтысячного корпуса стрельцов «огненныя стрельбы».
Советники и воспитатели царя — Сильвестр и Адашев — объективно внесли немалый вклад в обоснование будущего опричного террора. Многократно (девять раз!) повторенные в «Сказании о Магмете-салтане» призывы к государю быть грозным, казнить и жечь провинившихся подданных были усвоены и подхвачены автором «Большой челобитной», а затем претворены в жизнь царем Иваном Васильевичем. «Никогда еще литература не играла такой огромной роли в формировании действительности, как в XVI веке», — справедливо замечает Д. С. Лихачев.
