приняла полный водяной напор. Воды Вадлозера пошли по каналу 165.
Было это ровно в 20 часов 30 минут 23 апреля 1933 года.
Уже весна. Небо великолепное: лазорево-синее, а вокруг — светло-зеленая весна. Теперь бы передохнуть, выспаться. Посмеиваясь, люди идут в бараки.
Люди ложатся спать, но сон их недолог. Первыми просыпаются бригадиры: «Э, не убавлять высоты! — говорят они. — Беспрекословно, если мы утишили Вадлозеро, то еще не значит, что остальные водяные междуканальи дремлют».
Фаланги двигаются. Они идут на север и на юг, вслед за водами. Они уже мало думают о том, что ими совершено на Водоразделе. Давайте помогать другим. И фаланги присматриваются: кому же помочь?
30 апреля готов шлюз на Телекинке.
Прекрасный, емкий шлюз. А кто там еще выглядывает из-за сосен? Это на первом боевом пункте приготовили четыре новых шлюза Повенчанской лестницы. Боепункт с ног до головы увешивается плакатами. На крыше его — портрет Ильича с рукой, устремленной на север. Боепункт непрестанно гремит оркестрами. Строители пляшут все танцы, какие только им известны, а им известны многие танцы многих земель.
Вода соединила озера
«Мы стали любоваться воздвигнутой нами гордыней, повенчанскими шлюзами, — говорит нам организатор трудколлектива каналоармеец Левитанус. — Я со своим коллективом брал здесь первый грунт, а теперь заканчиваю канал, о котором мы все, вместе взятые, не имели полного и даже частичного понятия, что он выйдет такой — международный красавец. Я всю свою жизнь не забуду, как помощник прораба подозвал меня и сказал: „Давай, Левитанус, украшать берега шлюза елками“.
И я стал выкапывать лузы. Эту миссию я делал с таким чувством, как будто я кормил своего ребенка такой пищей, от которой он на моих глазах полнел и здоровел».
Нет, запал штурмовой работы не исчез, а, наоборот, усилился. Они «подшвырнут до моря свое бывшее несчастье», эти люди, так, как обещали.
Смотрите — на штрафной командировке 2-го боепункта организована бригада Петрова из лагерников, которые раньше вырабатывали не больше 15 процентов, имея кроме того по 20 или 30 отказов. Теперь бригада, подхваченная общим штурмовым порывом, переключилась на ударные «возможности» и ежедневно выстукивает от 220 до 265 процентов.
Расшатывается вконец старое здание глупой и пустой жизни. Дошибают это зло.
Вот бригада Подлепинского.
90 процентов состава бригады Подлепинского, что на Северном канале, 1-го боепункта 1-го боеучастка — тридцатипятники. Большинство членов бригады насчитывает несколько судимостей. Сам бригадир имеет их одиннадцать. В прошлом, в очень недалеком, кстати сказать, они завсегдатаи РУРа, злостные отказчики.
21 апреля, т. е. тогда, когда начался 48-часовой аврал Водораздела, 17 человек бригады Подлепинского вышли из отдельного помещения на работу. И сразу же бригада перевыполнила нормы. В мае она включается в соревнование. Она хочет немалого: она хочет получить знамя Карельского ЦИКа.
«Начались эти сверхрекордные дни, — рассказывает нам Подлепинский, — дни, когда было объявлено, что ежедневно знамя Карельского ЦИКа и Карельского обкома получает та бригада, которая в данную смену выявила наивысшие показатели.
И в первый же день соревнования — 6 мая — моя бригада дала 630 процентов на выемке нескольких грунтов. Знамя было вручено нам в торжественной обстановке, с духовым громким оркестром.
Каждое утро при разводе комиссия делегатов, опять-таки с оркестром, несшая мне это знамя, говорила:
— За такие-то показатели бригада Подлепинского получает его, и вот принимай, бригадир, заработанное.
Знамя это красивое, плюшевое, с золотистой обшивкой и круглыми кутасами. Мы забиваем колышек в землю и привязываем к нему знамя, дабы оно не повалилось. И возле знамени стоят почетные караулы, два вольных стрелка, чтобы никто из другой бригады не пришел знамя трогать.
И если в этот день никто не перекрывал моих норм, то знамя оставалось, и мы вновь утром выходили к месту работ в той же торжественной силе».
Подлепинцы чрезвычайно боятся потерять это знамя. Им предстоит большое испытание. Вначале им за рекордные показатели вне очереди предоставляют льготы. Бригада совещается. Ей лестно. Со знаменем приходят они в комиссию по льготам и в длинной и витиеватой речи заявляют свои желания. Они коротки.
«Знамя будет при нас, а насчет льгот скажем просто и обыкновенно: не хотим их заполучать, пока канал полностью завершим и увидим что-нибудь такое, похожее на пароход».
Отойдем в сторону от бригады Подлепинского и направимся к реке Повенчанке.
Здесь 9 мая в 12 часов 35 минут закрыт водоспуск дамбы, перегораживающей русло реки Повенчанки.
Воды Боровецкого плеса только что заполнили оконченный Северный канал 2-го боевого пункта.
Мы, товарищи читатели, не описываем торжеств и речей, мы не хотим утомлять радостью — ее много еще предстоит впереди. Итак, одной дамбой еще больше.
А сейчас мы вернемся к оставленной нами бригаде Подлепинского.
9 мая, день, когда закрыт водоспуск дамбы у реки Повенчанки, был для бригады тяжелым днем. В этот день пришлось бригаде Подлепинского уступить знамя Карельского ЦИКа бригаде Новикова, которая дала более высокий показатель. Откуда он появился, этот Новиков? И вот, «страдая бесслезно», с раннего утра 10 мая бригада Подлепинского работает с исключительно напряженным упорством и твердостью.
Бригада отказывается передать занимаемый участок. Рабочий день окончился. А ей какое дело?
Для нее он, рабочий день, может быть только что начался. Другая бригада пришла на смену, пускай в другом месте и работает. И с нею спорят, бранятся. И лишь по категорическому приказанию начальника участка, «подчиняясь таковому со злостью», подлепинцы возвращаются наконец в лагерь.
В этот день бригада Подлепинского дала новый невиданный рекорд: 852 процента плановой нормы, т. е. 17 человек произвели работу за 144 человека.
И мая на утреннем разводе бригаде Подлепинского вручено красное знамя Карельского ЦИКа. Но подлепинцы не одиноки.
Вот перед нами 6 тысяч человек ударников 4-го краснознаменного боеучастка, завоевавших в напряженных боях знамена: Карельского ЦИКа, знамя штаба по основным работам, знамя центрального штаба по лесным работам. Все они — 6 тысяч человек, брошенные на штурм 7-го боевого участка, — говорят:
«Нет, мы не снизили надвоицких темпов. Нет, мы добровольно отказываемся от первомайских льгот впредь до настоящего завершения работ, до прохода кораблей, советских, наших кораблей по каналу».
Неужели же ни одному из этих 6 тысяч не хочется домой? Неужели все 6 тысяч человек никого и нигде не любят: ни семьи, ни дома, ни города? Мы разговариваем с ними, просматриваем их переписку, мы их расспрашиваем. Здесь есть и крестьяне, есть и мелкие жулики, есть те, которых называют интеллигентами. Скучают ли они по дому? Ну конечно, скучают. И дети у них есть? Они любят детей. Они показывают фотографии. А если бы пораньше заинтересовались, так их и посмотреть нетрудно, они приезжали на свидание. Отличные дети, учатся отлично, понятливые, в науку надобно пустить, теперь, видите ли, все двинулись в науку. Да и домишки любят. Огородик там разведешь — капустишка или огурец, все-таки самими взлелеянная пища, — как не любить домишко? Да и город отличный. Стоит у реки. По берегу сады. Вдоль реки пароходы катят. Обрыв также и под обрывом — лодки, 50 копеек в час. Берешь там на три часа, тут тебе музыка, а рядом сидит некоторая любовь. Как не любить нашего города? Люблю!
