А когда я разносил но камерам лекарства, я познакомился с одной интересной девушкой, красавицей.
Она там же в тюрьме сидела по таким же приблизительно делам, как и я.
«Подруга жизни» уголовника. Снимок взят из документов Угрозыска
Она была воровкой. Она работала по магазинам. Она была «городушница».
Она в меня влюбилась с первого взгляда и написала мне записку о своей любви.
Она была казачка. Из Кубани. Ее звали Мария Корниенко. И она была так хороша собой, что все на нее глядели и все удивлялись, какие бывают женщины.
А у нас завязался роман, но мне оставалось сроку до выхода месяц, а ей — четыре месяца.
И мы с ней условились, что я буду ее ожидать во что бы то ни стало.
И вот я вышел на свободу и снова стал заниматься этими делами.
Я очень любил Марию. И зарабатывал больше, чем всегда. И ей накупил такие передачи на двадцать и тридцать рублей, что вез все это ей в тюрьму на фаэтоне. И все удивлялись, как это я так много ей вожу.
Я одевался очень хорошо, был очень интересный, денег имел много, и передачи были такие, что она незаметно мною сильно увлеклась и страшно боялась, что я ее обману и не буду ее ждать.
Но я ее так полюбил, что ждал целых три месяца. И вот она освободилась, вышла на свободу, и мы с ней стали жить, как муж и жена.
Но я тогда скрывался от военной службы (была германская война) и жил на «нелегальном» положении.
А мой отец, этот странный человек, пошедший против своего сына, заявил в полицию, где я.
Меня схватили, но я убежал. И жил с Марией, платя бешеные деньги за то, чтоб нас скрывали.
И, несмотря на это, мы с Марией занимались теми же аферами, что и всегда.
Но меня поймали с делом и отправили в Кутаис. Я снова убежал.
И мы стали гастролировать с Марией и зарабатывать большие деньги.
А я тогда ходил в солдатской шинели, и все думали, что если я продаю, то продаю краденое. Все покупали, и мы с Марией жили очень хорошо. Я помогал своей матери. Я не отказывал своей матери ни в чем. И Марии тоже ни в чем не отказывал.
Но я попался на пустом деле. Я ходил в солдатской форме и не отдал чести одному фельдфебелю. А он меня так ударил по морде, что я закачался на своих ногах.
А потом он меня арестовал и отправил к коменданту. А там все выяснилось, кто такой я, и почему я в форме, и чем занимаюсь.
Меня отдали военно-полевому суду.
И я одиннадцать месяцев сидел до суда в заключении.
Тут Мария, страдая за меня и вспоминая мои передачи, стала мне носить много всего. Нет, она меня в этом не перекрыла, но я тогда оценил ее достоинство.
Она была магазинная воровка. И теперь, любя меня, шла на всякое преступление, только бы снабжать меня всем, что я хотел.
Но вот состоялся суд. И меня присудили к каторжным работам на 8 лет.
Моя мать упала на суде в обморок, а Мария так рыдала, что у меня буквально останавливалось сердце.
Меня отвели в отдельную комнату и привели туда этих двух дам, чтоб я с ними попрощался в последний раз.
И туда же почему-то пришел поп и уговаривал мою мать не плакать и дал мне несколько бутербродов, чтоб я закусил. Но я не взял эти бутерброды, потому что какие там могут быть бутерброды в такое время.
Тогда Мария, уверенная в своей красоте, пошла к кавалерийскому генералу. Она встала перед ним на колени и сказала, кто она, и кто я, и что ей хотелось бы.
Она сказала:
— Он пойдет на позицию и искупит свою вину. Он снова заслужит свою честь.
А генерал ей сказал:
— Я на тебя удивляюсь. Ты — казачка, а так удивительно просишь за жида. Хорошо, я постараюсь для тебя что-нибудь сделать.
Но он не сделал ничего, а на меня надели кандалы, и я стал дожидаться отправки и своей горькой участи.
Но тут вдруг наступил переворот. Наступила наша Февральская революция.
Я вдруг слышу — ломают цепи и все кричат. Нас выпустили всех на двор. И все кричали и бросали цепи на забор.
И тогда я взял топор, разрубил к чорту свои кандалы и тоже повесил их на забор.
И тогда пришел какой-то человек в форме и сказал:
— Что вы делаете? Почему вы тут сидите? Даже кто сидел в городской тюрьме двадцать лет — и то все уже ушли. И ничего не дожидаются вроде вас.
Работа на царской каторге была такая: один молоток на три человека
И мы хотели уйти, но вдруг приехал председатель исполкома и сказал:
— Подождите. Я отправил телеграмму Керенскому. И он завтра даст ответ, что с вами делать.
Тогда мы устроили митинг. И мы дали Временному правительству обещание не заниматься больше этими делами.
И тут, как нарочно, снопа приезжает председатель исполкома и говорит:
— Вот телеграмма от Керенского. Можете уходить. А я в вас уверен.
И мы ему сказали: постараемся.
А когда я пришел домой, то вы можете себе представить, сколько было радости. Моя мама упала в обморок от счастья, и я боялся, что она умрет. А Мария и все друзья собрались, как на свадьбу. Были нежные речи. На столе стоял самовар. И мы все сидели и удивлялись превратностям жизни.
Нет, революция не произвела на меня впечатления. И я к своему делу не остыл.
Да, конечно, я дал Временному правительству обещание не возвращаться к старому, но что ж из того. Мне надо было самому о себе заботиться. И я снова стал продавать камни за бриллианты и медь за золото.
Я стал большим мастером в этом деле и сам удивлялся, как это случилось и как чисто я веду свою работу.
Я стал иметь большие деньги, стал поигрывать в картишки и так далее, стал выпивать и не чуждался никаких удовольствий. А моя жена Мария была все равно как пьяная, — так она меня любила, и так она не замечала ничего.
А у нас в это время были в Грузии меньшевики.
Жена моя чудесно одевалась, и мы жили на Армянском базаре. А в нее влюбился один национальный гвардеец Вассо.
Он ей сказал:
— Знаешь, я решил твоего афериста убить во что бы то ни стало. И тогда ты непременно будешь моей. Я положил конец твоей старой жизни…
И вот я сижу как-то в ресторане, и вдруг прибегает Мария. И я вижу — она до крайности встревожена. Она взволнована и боится и так мне отвечает:
