Я уверен, что этот слет несомненно будет слетом историческим потому, что недалек тот слет, который будет по-настоящему последним в системе лагерей. Недалек тот год, месяц и день, когда вообще не нужны будут исправительные лагеря, все включатся в один поток строительства социализма, и тогда грань перехода будет не от лагерей к работе, а от социализма к коммунизму. К этому нас ведет наша великая партия Ленина и Сталина».
Занавес задернулся.
— Черти драповые, вы сами не знаете, что сделали, — скалах Горький, войдя за кулисы. Чекисты улыбнулись. Они хорошо знали, что сделали. Они сейчас молчали потому, что были озабочены новыми задачами.
Они думали о канале Москва-Волга.
16 нюня 1931 года пленум ЦК по докладу тов. Кагановича вынес решение: «Разрешить задачу обводнения Москва-реки путем соединения с верховьями реки Волги»
Московско-волжский канал, создав сквозные кратчайшие водные пути между морями и главнейшими бассейнами страны, войдет в эксплоатацию в 1936 году и на много лет решит вопрос водоснабжения, откроет пути к невиданному благоустройству и красоте города.
Москва должна быть самым мощным экономически и самым красивым городом мира. Первая столица социалистического пролетариата волей истории оказалась в сердце континентальной страны, на берегу извилистой реки, в средоточии древних волоков — сухопутных дорог для лодок и челнов.
Тридцать семь речек-ручьев омывают московские кварталы, среди них Филька, Таракановка, Капелька, Жабинка, Чортовый, Синичка, Подон-Чуриха, Лихоборка, Кровянка, Черногрязка, Нищенка. Эти речки, как и Москва-река, как и Яуза, издавна превращены в сточные коллекторы. Они иногда проступают из труб прудами — Синичкиным, Птичьим, Антроповыми ямами, Черными, Постылыми, Чортовыми, наполняют воздух зловоньем, потому что вода в них обновляется только раз в году — весной. В старой Москве было два фонтана: на Лубянке и на Театральной; в новой Москве будут бить сотни фонтанов.
В старой Москве был один канал — Канава у Балчуга; в новой Москве их будут десятки.
Отравленной, грязной водой текут под московскими улицами тридцать семь речек со старыми грязными названиями. Как врага, встречают речки тоннели метро; стремятся затопить работы; двигаются грязными плывунами на подземные войска новой Москвы — на комсомольцев. Прошлое отравило московские речки: они зловонны уже много сот лет. Купеческая Москва забила, забросала, забыла их.
Новой, чистой придет к новой Москве волжско-москворецкая вода.
Мало тратил старый хозяин Москвы, купец, на свой город; была полутора этажной Москва и полудеревенской; булыжник глушил город пылью и громом весной и летом, громом и грязью — осенью.
Зимой все покрывал снег, чудесный московский снег, от которого хорошели захолустные дворы и кучи хибарок, а Кремль становился архитектурным чудом. Летом хозяин жил в Серебряном бору, в Мамонтовке — на даче в тамбовском именье, в Крыму, за границей, в Трувиле, в Висбадене. Напоказ иностранцам цари построили Петербург с набережной в великокняжеских палатах, с ростральными колоннами у Биржи, со Стрелкой, с чугунным узором оград.
Петербург рос, высасывая экономические соки севера, опустошая север, превращая его в место ссылки. Ленинград расцветает на том, что связан со всей страной, с севером, с Белым морем.
Работники Москанала знают, чего они добиваются
«Порфироносная вдова», Москва купеческая копила деньгу и ходила в затрапезном, бахвалясь тем, что унаследовала от семнадцатого века, гонором просвирен и трезвоном сорока сороков, торговала ситцами и сукнами.
Вода для современного города, для его промышленности и быта значит не меньше электроэнергии. Основные производства — металлургия, ткацкое, химия — требуют огромного количества воды. Москва до революции потребляла восемь миллионов ведер ежесуточно, в 1933 году — сорок, в 1936 году будет потреблять сто девяносто пять миллионов ведер. Великие города мира стоят на больших реках, как Лондон на Темзе, Париж на Сене, у моря — как Нью-Йорк. Гамбург, на великих озерах — как Чикаго. Нью-йоркский житель потребляет воды пятьсот с лишком литров в сутки, втрое больше москвича, парижанин — в два с половиной раза. Фонтаны и водоемы украшают Рим и Буэнос-Айрес, Вену и Монтевидео. Вода нужна для гигиены города не меньше, чем для гигиены человеческого тела. Вода — это спорт, вода — это зелень лип и газонов, вода — это чудесные прогулки в окрестности, вода — это озонатор воздуха и победа над пылью.
Рабочий потребляет, если можно так выразиться, свои город огромными кусками: ежедневно ездит он на завод и обратно — его глаз хочет отдыхать на прекрасных архитектурных ансамблях, а тело хочет удовольствия от самого переезда. Сравните трамвай и речной трамвай — и вы поймете разницу передвижения в жаркий, утомительный летний день.
В витринах на улицах Горького выставлены проекты новых домов, общественных зданий, площадей и набережных, прохожие останавливаются, смотрят, оценивают, спорят — это ведь облик Москвы ближайших пятилеток.
По нескольку раз в месяц бюро Московского комитета партии и президиум Моссовета обсуждают, как перепланировать густые и беспорядочные кварталы центра, чем и как облицевать набережные, как архитектурно связать надстройку домов с общими перспективами улиц, как застраивать окраины.
Часто, после заседаний, поздней ночью из ворот серого дома на Большой Дмитровке выезжает несколько автомобилей. В них секретари, члены бюро МК, члены президиума Моссовета, архитекторы, планировщики. В передовой, у руля — Л. М. Каганович. Машины быстро минуют немеркнущий центр и медленно, подолгу останавливаясь, проходят какую-нибудь Домниковку, Матросскую тишину, Миусскую площадь, Баррикадную улицу.
Машины останавливаются у пустырей, у окраинных заборов, у фабричных корпусов. Люди выходят на мостовую. Да, мостовая плоховата, значит здесь в следующую декаду начнут настилать асфальт. Улица узка, а она магистральная в районе; планировщики поскупились — надо шире. Здесь мало света — в небе видно густое дымное зарево над Арбатом, над Охотным рядом, над площадью Свердлова. Райсовет просил сюда побольше фонарей, прожекторов — правильно.
— Москва должна быть самым красивым городом мира, и не только в центре, как капиталистические города, но и здесь, в рабочих районах, — говорит первый секретарь МК. — Проектируйте здесь скверы, цветники, несколько фонтанов. Вон построили новые дома — как скучны фасады. Надо строить шире, щедрее, веселее, чтобы радовало глаз.
Райкомовцы, архитекторы, планировщики заносят в блокноты: «Фонтаны. Скверы. Фасады скучны». Машины уходят дальше. Яуза. Устьинский мост. Зарядье.
— Клоака, — говорят в передовом автомобиле. — Клоака у самой Красной площади. Семнадцатый век.
Возникает мысль снести все эти обветшалые лабазы, превратить Зарядье в несколько террас зелени — зелень, вода, гладь Москва-реки, кремлевские и Китайгородские стены — это будет одно из самых прекрасных мест в самой красивой столице мира.
Машины идут дальше, по Ильинке, через Третьяковский проезд на Неглинную, на Цветной бульвар.
Здесь в подземной трубе протекает хилая Неглинка.
И решено: освободить обводненную Неглинку из трубы и ее освеженными водами украсить широкий бульвар.
Машины идут к Петровскому парку.
— Мало воды на севере города, — говорят в автомобилях. — Пустим магистральный канал от Химок параллельно Ленинградскому шоссе.
И снова в блокнот записывают: «Канал у Ленинградского шоссе».
«Мы должны любить каждый уголок, каждую веточку своего города». Этим лозунгом тов. Каганович отлил в точное слово чувство трудящихся к своей столице.
