— Мы не продали им живую душу, — скажут спецы. — Мы ее никому не продаем. Мы мечтаем о технократии. Вам мы будем служить подлинно, не за страх, а за совесть. Платите довоенные оклады.
И буржуа посудит в суде и заплатит довоенный оклад. Тот довоенный оклад, который получали инженеры, действительные статские советники чином директора дорог, главы акционерных обществ, будут получать все участники журинского салона. И Вяземский Стажируется здесь.
…Первые дни в ОКБ Вяземский не рассуждал, а только наслаждался: стол, готовальня, счетная линейка. Он перекидывал работой мостик к жизни за стеной. Пока он ощущал только сходство этих расчетов канала с теми настоящими расчетами, которые он производил раньше. А между тем возникала связь с миром, производственная связь. Он ее еще не замечал. Канал казался призраком. Правда, и с призраком канала не нужно гнить в бараке неизвестного лагеря, а можно жить в прекрасном помещении, общаться не с опасными паханами и урками, а с приличными людьми.
Тут можно выдвинуться. Работаешь бок о бок с большими людьми. Профессора, лидеры — и рядом с тобой. Они помогут, за них надо держаться. Жалко, что дали такую мелочь, канал. Но все начинается с мелочей. Так кипел Вяземский, молчаливо занимаясь за столом. Ощущения многообразны, надежды наивны и велики, язык не повернется о них рассказать.
Этот молодой человек лез в политику и ничего не понимал. Он все еще боролся за прошлое. А партия, ОГПУ думали о его будущем. Партия и ОГПУ говорили ему через ОКБ: ты был преступником, вредителем, контрреволюционером. Ты считал власть социализма столь слабой, что она может рухнуть от басмаческого набега или от твоего вредительства и тогда ты обретешь желанного капиталиста. А власть раскрыла сокровенные происки твои и твоих единомышленников и вот теперь берет кусок этой действительности, кусок социалистического плана — Беломорстрой, отмеривает тебе крохотную дозу и будет тебя, преступника, лечить правдой социализма.
Но дни шли, ташкентцы вживались, и Вяземский вживался в новую обстановку. Вокруг Вяземского сидели люди, которые из Бутырок приехали раньше. Эти старожилы чертили, высчитывали, обсуждали проект. Он довольно быстро сообразил, что они не верили ни в какой канал, который где-то, не то в тундре, не то в тайге, неизвестно зачем, будет строить дефектная рабочая сила: лагерники, бандиты, монахи, карманники, девицы легкого поведения. Чертили, вычисляли и не верили, что эти вычисления воплотятся в шлюзы, в деривационные каналы, в подпертые плотинами реки где-то в лесных дебрях Карелии.
Сто двадцать человек трудились для того, чтобы убедить, кого надо, что они умеют, могут, будут трудиться и над более полезным и важным делом, чем фантастический канал, и Вяземский незаметно для себя проникся тем же желанием показать себя для какой-то будущей, уже разумной работы. Он, самый молодой из всех, не хуже других умеет чертить, вычислять, обсуждать. Главное, не думать, что жизнь прервана, сорвана. В двадцать девять лет намечалась ровная карьера: самостоятельный курс во втузе, тридцать научных работ, ценных при любом режиме, — большинство напечатано. И все сорвано. В дортуаре говорили «остается доживать», он слушал, соглашался. Чертил, вычислял, думал. Думал, как ему казалось, о самых сердцевинных вещах.
При нем один почтенный, бородатый инженер сказал начальнику ОКБ:
— Вот если бы этим каналом серьезно занялись. В самом деле, это интересно и для страны и для нас.
— Так вы думаете, что это не серьезно? — спросил Горянов.
Бородач сопротивлялся. Он сопротивлялся, полагая, что мероприятия советской власти, кроме тех, которые направлены лично на него, не серьезны.
Частник — вещь серьезная, а вот устранение его с рынка — блажь.
Кулак вполне серьезно придерживает хлеб, а вот ликвидация его не серьезно придумана. Итак, им нужно было доказать, что Беломорстрой — вещь серьезная.
Из подсчетов, справок, из старых проектов, просмотренных и переправленных синим карандашом, из всего вороха дел выяснилось одно: проект очень трудный.
Такое дело нельзя сделать одним прилежанием. Его нельзя даже одолеть годами работы. Здесь нужно рисковать, здесь нужно изобретать и выдумывать, а разве можно выдумывать в тюрьме? В тюрьме думаешь о том, как бы отпустили и как уйти, а тут приходилось спорить, вычислять.
Вычисляли по привычке, по привычке взялись за логарифмическую линейку, хватались за нее. Логарифмическая линейка и арифмометр даже при отсутствии веры в проект казались средством спасения.
«Вы видите, — думал инженер, — я — нужный, я это умею делать, вы видите, какие сложные вычисления я для вас произвожу!»
Но вычисления имели свои итоги, и итоги были безрадостны.
Старые специалисты, которые работали здесь, в большинстве своем не были старыми гидрологами.
Гидрологи, гидротехники, ирригаторы, собранные здесь, умели работать, но большинство работало в другом климате, климате Средней Азии, где другие осадки, другие почвы и главное — они работали другими темпами и на сравнительно незначительных сооружениях.
Проектировали весь день. Просыпались утром. Там, за круглыми окнами, там, внизу, уже проходили трамваи. С утра появлялась и мысль о невозможности проекта. Мысли были простые, убедительные, как адрес своей квартиры, в которую сейчас нельзя вернуться.
Проект труден. Главное, что плохо исследована геология края, особенно в северной части.
Ледники создали в Карелии очень сложные, спутанные грунты.
Они оставили за собой, — как тряпка, прошедшая по кухонному столу, полосы грязи, — длинные холмы песка, морены, напластование гравия, хрящеватого песка и песка-плывуна.
Два раза по Карелии прошел, наступая и отступая, ледник. Потом подземные силы подняли весь Скандинавский полуостров; поднятие это было неравномерное и земля перекошена, каменные пласты смыты и частью поставлены на голову. Здесь, когда начнется работа, могут встретиться большие неожиданности.
Скала то выходит на белый свет, то покрыта неожиданными фильтрующими наносными слоями.
Вся земля, как черной кислой шубой, одета торфом, а на торфе строить нельзя.
Проект труден. Карелия — страна гидрологически неизвестная.
Водный режим рек не проверен, а главное, Карелия — страна неверной погоды. Летом нет ни одного месяца без заморозков, зимой нет ни одного месяца без оттепели. Значит — это страна, в которую трудно будет класть бетон и будет особенно страшна неожиданно оживающая вода.
В гидрологических сооружениях вода — и друг и враг. Шлюзы и канал живут водой.
Но вода смывает сооружения. Во время стройки нужно накапливать воду, особенно на водораздельных участках. Вода, накапливаясь, становится все страшней и страшней. Значит, нужно будет самому растить врага, и этот враг будет с каждым днем становиться все опаснее.
Проект сложный. Вся длина водного пути равна 226 километрам, из которых по зарегулированным озерам нужно пройти 80 километров, по затопленным рекам — 97 километров, по искусственным каналам — 47 километров и 1,7 километра по Морскому каналу.
Нужно будет подняться от Онежского озера на Водораздел. Тут можно запроектировать подъем семью шлюзами. Для того чтобы меньше был расход воды, шлюзы, может быть, лучше сделать двухкамерными. Но неизвестно, какой будет грунт под основаниями этих шлюзов.
Спуск с Водораздела к Белому морю проектируется на 12 шлюзов, из них 5 — однокамерных. На всем пути — 19 шлюзов.
Для управления горизонтами и расходами по реке Выг делается 5 плотин: Надвоицкая, Шаваньская, Пало-коргская, Маткожненская и Выгостровская. Каждая плотина — это отдельная задача. Какой грунт окажется под ней — это неизвестно. Плотина поднимает уровень, значит нужно будет окружить водохранилище дамбами.
Эти дамбы нужно соединить с плотинами, а соединения в гидротехнических сооружениях — больное и слабое место.
И потом — из чего строить?
Как и откуда привезти столько цемента в Карелию?
И как класть бетон зимой?
