ни в чем не бывало.
Экономя горючее, мы не посетили, как предполагали вначале, Орок-нур — это классическое озеро Центральной Азии, привлекавшее внимание многих путешественников. По сообщениям аратов, Орок-нур теперь значительно усох и разделился на два озера. Лет шестьдесят тому назад, после ряда сухих лет, Орок-нур тоже состоял из двух озер.
Картина происхождения Орок-нурских местонахождений в общих чертах выяснилась. Найденные здесь ископаемые животные принадлежали к млекопитающим олигоценового времени и были характерны для сухих местностей. Этот животный мир был до крайности сходен, если не совершенно одинаков, с ископаемым животным миром тургайских степей Казахстана. Очевидно, там и здесь тридцать пять миллионов лет тому назад существовали одинаковые условия жизни — обширные степи-саванны с отдельными группами и рощами высоких деревьев. Исполинские носороги — белуджитерии и индрикотерии — благодаря своему неимоверному росту могли питаться ветками и листьями этих деревьев и не зависели от выгоравших в конце сезона мелких растений. Одновременно с гигантами жило множество степных грызунов и насекомоядных, а также мелких хищников. Более редкими были саркастодоны и эндрьюсархи — самые громадные хищные млекопитающие, когда-либо обитавшие на Земле. Они походили на гигантскую гиену с чудовищной головой в треть всей длины зверя. Эти хищники, несомненно, питались белуджитериями и подобными им исполинами. Однако вряд ли эндрьюсархи могли одолевать исполинских носорогов в бою при своих слабых лапах — скорее всего они питались их трупами. Около тридцати миллионов лет тому назад в „Долине Озер“ находились низовья небольших степных рек. Наводнения, изредка случавшиеся, топили множество мелких животных: древних зайцев, песчанок, ежей, сумчатых и охотившихся на них древних хищников — гиенодонов. Бесчисленные кости этих животных скапливались гнездами в заводях речных низовьев. Тут же гибли исполинские белуджитерии, для которых хотя и не были страшны никакие степные наводнения, но зато были губительны зыбучие пески и плавуны речных низовий. Тяжелые животные погружались в зыбун. За миллионы лет речные пески становились песчаниками. Так получились необычайные захоронения — исполинские окаменелые скелеты, стоящие вертикально. Позднее извержения лав из вулканов Гобийского Алтая (Дунду-Богдо или Тэвш) прикрыли речные отложения слоем базальтовых лав и тем предохранили их от окончательного размыва во время общего подъема Хангайских гор.
Глава седьмая
По хангайским степям
У знания нет вершины.
Пятнадцатого августа мы заранее разделили имущество, снаряжение и бензин, хотя должны были идти вместе до центра Убур-Хангайского аймака — города Арбаин-Хере. Несмотря на дождь, начавшийся к вечеру, Новожилов отправился на поиски ископаемых по своему усмотрению. Почти в сумерках он нашел скопление костей, которое прозевали все исследователи, неоднократно топтавшиеся в том месте. Уже ночью неутомимый искатель притащил полупудовый обломок черепа мастодонта. В темноте Новожилов упал и разбил находку на несколько кусков, но тут же собрал все осколки, ползая на коленях. Как обычно, по мелкой пакости судьбы, подобные открытия случались в последний момент, когда все уже было упаковано и готово к отправке. На следующее утро Эглон, Орлов и Новожилов поехали на место находки мастодонта. Они нашли там несколько костей мастодонтов и носорогов, однако сочли, что раскопок ставить не стоит. Тогда я отдал приказ о выступлении.
День хмурился, по ветру плыли облака — гладкие и округлые, как громадные валуны. Мы въехали в сухое русло, окунулись в запах полыни и цветов и начали бесконечно длинный подъем на окаймлявшее „Долину Озер“ плоскогорье. За ним голубели южные вершины Хангая — обетованной земли аратов. После перевала мы спускались наугад несколько километров без всякой дороги на беспредельную равнину, покрытую настоящей травой. Хотя преобладали ковыль и полынь, но уже пестрели разные цветы, а в низинках колыхались на ветру пушистые головки пырея. Это была уже не Гоби, а настоящая степь, похожая на южнорусскую или казахстанскую.
Справа показалась кристально прозрачная быстрая речка Аргуин-гол („Северная мелкая речка“). На берегу стояли юрты и несколько деревянных построек. Здесь помещался Гун-Нарин сомон („Глубокий узкий сомон“), относившийся уже к Убур-Хангайскому аймаку. Степь из-за отсутствия пыли и вихрей горячего воздуха казалась изумительно просторной. Впереди поднимались все выше южные предгорья Хангая. Над ними ползли тяжелые дождевые тучи, казавшиеся мрачными в сравнении с солнечным простором равнины. На востоке даже в бинокль не виднелось высоких гор, к большому удовлетворению Рождественского. Только примерно в двадцати километрах от сомона можно было различить скопище острых голубых скал Барун- Ошиин Чулу („Западные Разрушенные Камни“), теснившихся странным частоколом на ровной степи.
Мы направились вверх по долине Аргуин-гола и попали в радостный мир сверкающей воды и свежей травы в рамке ярко-голубых скал. Невысокие обрывы кремнистых известняков были серовато-голубые, голубые и даже светло-синие. Иногда голубой обрыв нависал над сверкающим и струящимся кристаллом речки. Россыпи голубых плит выделялись на серебристых ковыльных склонах. Дальше голубые зубцы и острия увенчивали верхушки зеленых холмов. С неохотой оставили мы долину Аргуин-гола и полезли наугад прямо в отроги Хангая, в россыпи громадных гранитных камней, издали производивших впечатление то стад, то скопления юрт. Склоны гор мягко зеленели — действительно, здесь был простор аратским стадам и большие запасы корма для любой породы домашнего скота. Еще более высокие склоны преградили нам путь. Мы невольно заколебались, ехать ли дальше. Без проводника у нас не было уверенности в правильном выборе пути. Подъехав „в упор“ к склонам, мы внезапно выехали на превосходный автомобильный накат. По этой дороге, извивавшейся у подножий горных отрогов, мы в какие-нибудь полтора часа пролетели семьдесят пять километров и очутились в широкой долине реки Онгиин-гола „Плодородной реки“).
Еще по дороге встречалось множество цветов, среди которых преобладали бледно-лиловые ромашки с узкими лепестками. Они росли по пологим ложкам вдоль склонов и выделялись широкими лиловыми полосами среди серых гранитов и свежей зелени трав. В долине было много ярких синих и желтых цветов, и по всей степи шел узор цветистых пятен. Самые красивые цветы, какие я только видел в Монголии, встретились мне здесь. Это был особый вид ежовника — высокие тонкие стебельки, увенчанные густо- синими шариками соцветий размером с небольшое яблоко. Эти шары удивительно яркого и теплого синего цвета растут поодиночке и гордо торчат вверх, чуть покачиваясь. Издалека вся степь ровная и зеленая, а над ней, на высоте нескольких сантиметров, как бы реют в воздухе чудесные синие шарики.
Огромные стада овец и коров подтверждали богатство этой, новой для нас, области Монголии. Там и сям сновали всадники и всадницы в нарядных, ярких дели. Нам, привыкшим к безлюдью недоступных мест Гоби, такое многолюдство казалось невероятным. Араты весело приветствовали нас, но не задерживались и проезжали мимо по своим делам — видимо, наша автоколонна здесь никого не удивляла. Стада мохнатохвостых сарлыков (яков), то блестяще-черных, то серовато-белых, пристально рассматривали проносящиеся машины, нисколько не пугаясь. Один крупный, свирепого вида бык упорно гнался за концевой машиной.
Убур-Хангайский аймак — небольшой, но с хорошими деревянными домами, с красивыми воротами и заборами. Появились телеги, много автомашин. Приветливые аймачные начальники отвели нам для ночлега просторный дом, что было как нельзя более кстати, — ночью был сильный холод и бурный ветер.
Я заинтересовался переводом названий аймака: Арбаин-Хере по-монгольски означает „Ячменный
