Глава 10. Юля Шатунова
Несовершеннолетнюю проститутку, обнаруженную на даче Чалдона в ночь убийства Смирягина, звали Юля Шатунова. Ей ещё не исполнилось шестнадцати лет. Росла она в благополучной семье — родители работали на станкостроительном заводе и по советским временам неплохо получали. Отец, Николай Федорович, токарь—фрезеровщик 6 разряда, освоил станки с числовым программным управлением и руководил бригадой фрезеровщиков. Мать, Антонина Петровна, имея средне—техническое образование, работала на том же заводе техником—нормировщиком. Семья жила зажиточно, имела машину 'Жигули' второй модели и ежегодно летом ездила на Черное море в Анапу оздоравливать Юлю.
Апрель 1985 года положил начало осторожным реформам, направленным на частичное обновление существующей системы. Горбачев поставил вопрос о необходимости повернуть производство лицом к потребителю и активизировать человеческий фактор. Повернуть производство лицом к потребителю не удалось, а вот человеческий фактор активизировали до такой степени, что уже на первом этапе поворота миллиардные государственные капиталовложения в базовые отрасли промышленности бесследно растворились во всеобщем бедламе.
Движение к социализму с человеческим лицом не получилось: то ли такого лица не существует в природе, то ли 'прорабы перестройки' оказались несостоятельными. Во всяком случае, неожиданно выяснилось, что использование лозунгов в качестве двигателя перестройки вместо программы действий эффектно, но не эффективно. Какие—то суетливые действия были, но по своей содержательности они напоминали болезнь, известную медикам как хорея Гентингтона /[12] /.
В эпоху гласности родители Юли влились в передовую политически активную часть населения. Вместе со всем народом взахлёб читали романы 'Дети Арбата', 'Новое назначение', 'Жизнь и судьба', 'Доктор Живаго', несколько раз смотрели фильм 'Холодное лето 1953 года' и посещали все проводимые в городе митинги. Раньше с трудом высиживали на профсоюзных собраниях, а на митинги не жалели времени, потому что своим участием в них активно способствовали проводимым в стране преобразованиям.
Неожиданно стали известны страшные вещи: оказывается, десятимиллионная армия российских коммунистов не имеет своей компартии! Все союзные республики имеют, а РСФСР нет! Юлины родители никогда не входили в составе данной армии, но им тоже, как и всем мыслящим россиянам, стало обидно за свою республику.
После того, как в июне 1990 года съезд российских депутатов провозгласил суверенитет РСФСР и приоритет российских законов над союзными, началось неуклонное движение к распаду государства и краху экономики. Митингов эпохи гласности не стало и старые темы, обсуждавшиеся на них, закрыли по причине неактуальности. Зато открыли новую тему о прелестях рыночной экономики. За эти прелести хлопотали известные журналисты, писатели, экономисты, а также умные люди из числа тех, кто уже наметил для себя куски 'государственного пирога'. Стало ясно, что в скором времени все станут богатыми и счастливыми, потому что при таких огромных природных богатствах грех не жить так, как в Объединенных Арабских Эмиратах или даже лучше.
Между тем, несмотря на близость обещанной популяризаторами рыночной экономики сытной и счастливой жизни, экономическое положение в стране стремительно ухудшалось, и когда родителей отправили в длительный отпуск за свой счёт, стало совсем невмоготу. Немного успокаивало то, что хоть это и необходимо, но ненадолго. 'Нельзя быть чуть—чуть беременной, и поэтому реформы невозможно проводить плавно и эволюционно', убеждали популизаторы 'шоковой терапии' и разъясняли, что дела в экономике СССР идут плохо потому, что в стране 'нет хозяина', 'свободы слова' и 'трех ветвей власти'. Правда, не сообщалось, кому конкретно предстоит стать хозяевами всех советских 'лесов, полей и рек', средств производства и рынка рабочей силы, но все понимали, что назрело время перемен.
Надоели пустые прилавки магазинов и битком набитые продуктами распределители для партийно —хозяйственного актива. Надоело вкалывать на бандитов из национально—освободительных движений, отказывая себя и детям во всем, и выслушивать косноязычные бредни о светлом коммунистическом будущем. 'Потерпите полгода, и заживем, как немцы или американцы', — обещал Борис Ельцин и семья, как могла, пыталась выжить в это трудный переходной период к полному счастью: отец подрабатывал на рынке грузчиком, а мать бегала по городу, собирая стеклотару. Вечерами они собирались на кухне с приятелями и соседями и за бутылкой дешевого вина обсуждали положение в стране. Спорили, когда, наконец, истекут эти полгода и за счет чего наступит богатая и счастливая жизнь.
Немцы и американцы продолжали жить, как и жили, а у россиян со строительством нового общества не ладилось так же, как до этого со строительством коммунизма. То ли строителями были одни и те же лица, то ли строительные методы оставались такими же, как и раньше. Но дела шли очень скверно и так же бесперспективно, как и в советское время со строительством светлого будущего. Когда начинают строить светлое будущее, серое настоящее становится чернее 'Чёрного квадрата' Казимира Малевича.
В это время депутаты городского собрания начали обсуждать закон о выселении из квартир избравших их лиц, которые задолжали за коммунальные услуги и оплату квартир. Хроническое безденежье и бесперспективность подкосили Николая Федоровича. Он начал систематически пить, чтобы уйти от суровой действительности, и однажды отравился паленой водкой.
— Диэтилфталат, — констатировала врач—токсиколог, но тут же ободрил безутешную жену тем, что её муж не одинокая жертва:
— У нас в последнее время много случаев отравления. Делают водку из чистящего средства для ванн или размораживателей для автомобилей. Они на 93% состоят из этилового спирта и содержат небольшой процент диэтилфталата. Эта смертоносная жидкость поражает центральную нервную систему, дыхательные пути, печень, почки и приводит к необратимым последствиям.
Отец умер через полтора месяца и мать выла на похоронах, как раненный зверь. Юля, как могла, её успокаивала и тоже рыдала от жалости к отцу и страха перед будущим. Антонина Петровна со временем начала пить и постепенно спилась. Время от времени она давала дочери обещания перестать пить и держалась некоторое время, но потом опять напивалась до бесчувствия.
Когда дочери исполнилась пятнадцать лет, мать устроила Юле день рождения и пришла с двумя какими—то пьяными мужиками. Они много пили, пели за столом гнусные песни, грязно ругались, а когда пьяная мать уснула и свалилась со стула, изнасиловали Юлю. Когда мужики её отпустили и, посмеиваясь, ушли, она, рыдая, помылась в ванной и ушла из дома навсегда.
Идти было некуда, и Юля побрела на вокзал, чтобы переспать ночь и завтра утром решить, что делать дальше. На вокзале к ней подсела добрая женщина, которая не смогла пройти мимо, увидев плачущую девочку. Звали женщину Вероника Васильевна, и она так участливо смотрела на неё, что Юля, разрыдавшись, всё ей рассказала. Вероника Васильевна отнеслась к ней очень сочувственно и повела к себе домой. Дома она приготовила Юле ванну с хорошими шампунями и какими—то травами, а после приёма ванны накормила её, и положила спать на широкую кровать, постелив хрустящую белоснежную простыню.
Юля жила у Вероники Васильевны бесплатно, и та от неё ничего не требовала. Через неделю, когда Юля начала постепенно приходить в себя от пережитого, к Веронике Васильевне пришёл её сын Эдик, которому незадолго до этого исполнилось двадцать пять лет. С веселым и симпатичным парнем у Юли сразу же установились дружеские отношения.
Спустя несколько дней, во время отсутствия Вероники Васильевны, Эдик принёс кассету с эротическим фильмом и обняв Юлю во время просмотра, начал её соблазнять. Она вначале испугалась, так как помнила те ужасные ощущения и страшную боль, которую испытала, когда её насиловали. Но Эдик был нежен и опытен. Он целовал и ласкал, возбуждая её, уговаривал расслабиться и не о чём не думать. Его руки и губы источали нежность, и желание постепенно охватывало её. Эдик раздевал её неторопливо, осыпая поцелуями, и овладел ею только тогда, когда она была уже на грани оргазма.
