утешение. Неожиданная смерть Сергея вдруг обнажила временность существования, а в церкви она ощущала прикосновение к вечности.
— Да потому, что только в Византии на тот момент религия была полностью поставлена на службу светским властям и фактически являлась государственным институтом, в то время как в западных странах доминировал принцип примата духовной власти над светской, — торжествующе произнес Сергей Яковлевич. — Кроме того, выбор в пользу православия был сделан ещё и за лояльность к пьянству. Самое знаменитое изречение Владимира: 'Веселие Руси есть пити'. Вот так и пьянствуем тысячу лет, и тысячу лет религия обслуживает государство, а не духовные потребности народа.
— Как же так, тысячу лет народ заблуждался, пока вы, наконец, не раскрыли ему глаза? — спросила Ксения, и кто — то из бритоголовых выкрикнул:
— Да она подослана к нам! Она провокатор!
Подростки угрожающе придвинулись к ней, но Сергей Яковлевич предостерегающе поднял руку:
— Отличный вопрос! Сразу видно, что ты думающая девушка, а нам думающие люди нужны. Слепая вера нам ни к чему. Это только христианство требует слепой веры, а мы должны думать, спорить, сомневаться, ибо только так можно придти к истине. Язычество нельзя воспринимать сугубо как религию. Это целое мировоззрение, поэтому отсюда вытекает: нельзя обратить человека в язычество, банально крестив его. Он должен прийти к этому самостоятельно. И вот в чём, Ксения, ты не права. В народе остались многие языческие верования и традиции, несмотря на то, что их жестоко искореняли правители Руси. Так, например, в XIII веке четырех волхвов, после суда у архиепископа, сожгли в Новгороде, несмотря на заступничество бояр. А через год этот архиепископ был изгнан горожанами. В XVI веке на Стоглавом Соборе было принято очередное запрещение языческих обрядов, а в XVII веке был издан царский указ, которым предписывалось бить батогами чародеев и волхвов, а также тех, кто их призывает и принимает участие в празднике Ивана Купалы. Примеров народного сопротивления много, как и примеров того, с какой жестокостью власть насаждала в стране христианство.
Сергей Яковлевич остановился, чтобы передохнуть, внимательно оглядел собравшихся, и продолжил:
— Христианство в мире распространялось двумя путями: мечами христианских армий, и через племенную верхушку. Христианская проповедь почти всегда терпела неудачу, когда она пыталась обратиться к языческим народам и убедить массы. Но, как правило, всегда добивалась успеха, когда привлекала на свою сторону вождей и это понятно: правитель, принимавший христианство, получал божественную санкцию своей власти, а подданных в церкви торжественно поучали: ''Рабы, повинуйтесь господам по плоти со страхом и трепетом, как Христу. Слуги со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым'. Вот так — были свободными людьми, а стали рабами. До христианизации на Руси смертной казни не было, существовали кровная месть и штраф, который назывался 'вира'. Но вместе с христианством на Руси начали действовать законы, опирающиеся на византийское законодательство, и епископы требовали принятия самых жестких мер к язычникам. Именно в связи с преследованием язычников возникло известное крестьянское суеверие: если встретил священника — к несчастью.
Ксения молчала, ошеломлённая обрушившейся на неё информацией.
— Я вижу, тебе нужно время, чтобы переварить услышанное здесь. Не спеши, обдумай всё, поразмышляй. Нам нужны не временные попутчики, а убеждённые в своей правоте люди. Так что тебя никто не торопит, — внушительно сказал Сергей Яковлевич.
— А как же совместить веру в языческих богов с тем, что вы избиваете людей? Разве язычество не предусматривает любовь к людям?
— Христианство лживо учит любви к людям, но вспомни инквизицию, вспомни крестовые походы, вспомни с какой жестокостью оно обращало в свою веру другие народы. А насчет того, что мы избиваем людей, ты не права. Мы не избиваем всех подряд, а только тех, кто путём ползучей экспансии хочет оккупировать нашу с тобой Родину. Простой русский человек на собственной шкуре испытал прелести современного бытия: безработица, нищая жизнь, обида за свою некогда могучую Державу. Народ стремится достичь достойной жизни, но не ценой собственной совести. Скины — лучшая часть молодежи, думающая, искренняя и героическая. Это не полупьяные представители богемы, не яппи [10], сидящие в роскошных офисах, не воспитанники элитных колледжей. Скинхеды — это стихийное общественное движение, возникшее в глубинах народных масс во имя самосохранения нации и земли своих предков. Скинхеды — это надежное будущее нашей нации, неподкупные защитники России, пока неоцененные ею по достоинству. Днем они за гроши пашут на заводах, а вечером идут бить тех, кто оккупировал их родину с легкой руки демократической системы. Разве все мы не устали от наглости чужаков, оккупировавших Россию? Скинхед — это настоящий славянин, предки которого безжалостно расправлялись с врагами, но оберегали и любили свой народ. А гармония славянина с самим собой состоит в славянском язычестве, которое создает настроение внутренней свободы и спокойной уверенности. И это исключает нравственные метания и самоистязания, которые, если почитать литературу, характеризуется русский человек. Наша литература полна эдакой 'достоевщины', благодаря которой русский человек предстает вечно колеблющимся, неуверенным в себе, угнетенным окружающей действительностью. Так сказать, тварью дрожащей, нищей и покорной обстоятельствам. Как будто приоритет духовного над материальным заключается в том, чтобы подставить и правую, и левую щеку, отдать последнюю рубаху и пойти с протянутой рукой. Такой взгляд на мир давно считается хорошим тоном у писателей — христиан: добро ко всем подряд, равенство с кем попало. Но национализм — это превосходство лучших над худшими, даже если приходится противопоставлять друг другу нации и расы.
Сергей Яковлевич вышел из — за стола, отодвинув большое крутящееся кресло, и сев на краюшек стола, чтобы быть ближе к слушателям, увлеченно развивал дальше свои мысли.
— Национализм плюс язычество — это две взаимодополняющие друг друга мировоззренческие системы. Причем национализм рассматривается как некая общенациональная или, если брать шире, общерасовая конструкция. Приплюсуем сюда ещё третью составляющую — 'социализацию' и получаем национал — социализм, рассчитанный на конкретную нацию или расу. Национал — социализм рассказывает нам о Законе Сильного, о древней мудрости и ставит себе в задачу возрождение забытого мироощущения, нашего коренного язычества. И, опять таки, для сочетания с национализмом прекрасно подходит именно язычество. Язычество и национализм обретают все большую связь, оттесняя космополитичное христианство на обочину бытия, когда всё конкретно русское обретает обостренную значимость, когда эмоции и действия основаны на инстинктах самосохранения племени, защиты своей территории, любви к единокровным.
Ксения возвращалась домой морально опустошенная. Из церкви она всегда выходила спокойной и умиротворённой, а сейчас на душе было тяжело, гадко и неспокойно. Подходя к дому, она услышала чей — то душераздирающий плач.
— Асланчик утром в больнице скончался, — сообщила ей пожилая соседка тётя Дуся, вытирая красные глаза уголком платочка. — Такой добрый и уважительный мальчик был. А твоя Карповна там, у Зары. Помогает мыть его и одевать. Асланчика привезли пару часов назад.
Ксения прошла в квартиру и, не раздеваясь, бросилась на кровать. Она плакала, но не из — за гибели мальчика, а потому, что ей вообще стали противны люди. Убивают друг друга, исполняя, как марионетки, указания свыше. А те, кто дергает за веревки, сидят в безопасности, выдумывают свои гнусные теории и подсчитывают, сколько убито тех, кого они поручили убить своему плебсу. Её Сережку, такого большого, сильного и доброго, за спину которого можно было спрятаться, тоже убили. И не известно, кто и за что.
Она плакала тихо, подавляя рвущиеся из груди рыдания, а потом, обессиленная, уснула тяжелым беспокойным сном. И ей приснилось, как невероятно большие собаки, с колючей щетинистой шерстью, набрасываются на неё и хотят её загрызть.
Вера Карповна, вернувшаяся от Зары очень поздно, начала раздевать Ксению и та, не открывая глаз, вяло помогала ей.
— Вот сейчас разденемся, и наша девочка будет спать, и видеть добрые сладкие сны, — приговаривала Вера Карповна и Ксения сонно кивала головой.
