повторял, что в свое время его вылечили не доктора, а собственный отец.
Он смело отказался от таблеток и составил себе жесткий график физических упражнений. Я видела, как все его мысли сосредоточились на здоровье в могучем стремлении к преодолению физической слабости, и вскоре, вопреки ожиданиям врачей, его состояние стало улучшаться. Он снова погрузился в дела в офисе, понемногу включался в светскую жизнь, а в октябре впервые после того ужасного утра в Бар Харборе попытался заняться со мной любовью.
Это второе фиаско было очень тягостным для нас обоих. Тогда, в Бар Харборе, Пол сказал мне: «Когда я буду чувствовать себя лучше, все будет в порядке» — и поскольку это представлялось очевидным и разумным, у меня быстро пропало ощущение безнадежности. Но вторая неудача, когда оба мы были в хорошей физической форме и неуставшие, потрясла меня почти так же, как и Пола. Мы попытались поговорить об этом, но не смогли. Оказалось, что ему нечего сказать, да и я была не из таких неразборчиво-откровенных женщин, как, например, Кэролайн Салливэн, которая могла так же беспечно рассуждать о столь деликатных вещах, как и о погоде.
Трещина между нами расширялась. Я никогда не думала, что могла бы почувствовать себя такой несчастной, как тогда, когда у Пола случился очередной припадок.
Он плавал в бассейне и, если бы не сила и сноровка, с которой Питерсон вытащил его из воды, вполне мог бы утонуть.
К тому времени Теренс уже давно получил повышение по службе, и об этом происшествии мне сообщил прибежавший в мою комнату Герберт Мейерс, занявший место О'Рейли.
— Никто не должен ничего знать. Я запрещаю говорить об этом, — строго предупредила я, добежав до бассейна.
Бледный как полотно Питерсон ответил:
— Да, мэм.
Мейерс невыразительно добавил:
— Разумеется, госпожа Ван Зэйл.
Я пыталась не думать о том, что распространение в Нью-Йорке слухов о болезни Пола лишь вопрос времени.
— Может быть, нам куда-нибудь уехать на какое-то время? — предложила я Полу. — Прикажите капитану перегнать яхту во Флориду, и он сможет взять нас на борт в Форт Лоудердэйле. Ведь на Багамских островах еще далеко до сезона дождей.
— В это время года на Багамы не ездят, — упавшим голосом ответил Пол. — Кроме того, любой скажет, что у меня нервное расстройство, если я уеду почти сразу после долгого отсутствия в банке в сентябре. Сейчас мне уезжать из Нью-Йорка нельзя.
Но он все же уехал. Мы провели ноябрь в праздном круизе на Багамах, и Пол снова стал чувствовать себя лучше, хотя мы расположились в разных каютах, и он ни разу не ложился в мою постель. За время стоянки в Нассау он три вечера провел один на берегу, и я не имела ничего против этого, а лишь надеялась, что незнакомым женщинам удастся помочь ему вернуть уверенность в себе. Но и после отплытия из Нассау он не появлялся в моей каюте. Сияло солнце, в сверкавшем море виднелись коралловые рифы, но и они нас не занимали. У меня было такое ощущение, словно мы смотрели на них через зарешеченные окна, и в конце концов, понимая, что выбора у нас не оставалось, мы с отвращением вернулись в Нью-Йорк.
В начале декабря, в первый же день, когда Пол отправился в офис, на глазах у всех его партнеров случился самый тяжелый из всех припадков, и он попал в больницу.
Приехав к нему, я увидела в вестибюле среди партнеров двоих самых близких друзей Пола, Стива Салливэна и Чарли Блэра.
— Сильвия, мы сожалеем… нам нужно договориться о том, что следует сказать… Пресса…
— Высокое кровяное давление! — сказала я. — Это был обморок, и ему необходимо подлечиться.
— Сильвия права, — проговорил Стив, и я оставила их обсуждать подробности, а сама вошла в палату Пола.
Он задернул занавески, и не лежал, как бы следовало, а сидел на краю кровати. Правая рука его была на перевязи, а голова была забинтована. Ноги были голые. На нем был лишь белый больничный халат, тонкий и холодный.
Он посмотрел на меня и не проронил ни слова. Закрыв дверь, я поцеловала его и села рядом на кровать.
— Вы сломали руку?
— Трещина.
— Что сказали врачи?
— «Принимайте лекарство и запритесь, но вытащите из двери ключ».
Он проглотил комок, застрявший в горле, и, увидев блеск слез в его глазах, я поднялась и отошла к окну. Он никогда не простил бы себе, если бы позволил кому-нибудь увидеть свои слезы.
— Но ведь можно же что-то сделать. Я не могу допустить, чтобы не было никакого выхода.
— Вы сделать ничего не можете. Вот если бы я мог… — Пол прервался.
Мы молчали, и я думала обо всем том, что он говорил мне о своей болезни, о том, как успешно скрывал ее многие годы, и понимала, что ему хотелось сказать.
Я нерешительно проговорила:
— Эти вечера в Нассау…
— …Не дали ничего хорошего. Я потерял остатки самоуважения. В результате этих вечеров от «него» не осталось и следа.
Я на минуту задумалась. Во рту у меня пересохло, а ногти впились в ладони.
— Может быть, что-нибудь изменилось бы, — тихо проговорила я, — если бы вы встретились с кем- то, к кому вы расположены, кто восхищается вами, но ничего не знает обо всем этом.
Он не ответил, а лишь наклонился вперед и уставился в пол. Я снова села рядом с ним, но, прежде чем успела заговорить, Пол сбивчиво проговорил:
— Если бы я смог это преодолеть, я знаю, мы снова могли бы быть вместе. Но вы не можете помочь мне в этом.
— Тогда мы должны найти кого-то, кто сможет.
Воцарилось долгое молчание. Под влиянием какой-то странной игры воображения я почувствовала, что каждый шаг, предпринятый мною на всем протяжении замужества, вел меня к этому итогу. Теперь все мое будущее зависело от того, что я скажу Полу. На секунду меня охватил ужас. Я подумала, что никогда не смогу принять это решение, но потом мысли мои прояснились, как часто бывает в самые критические моменты жизни, и решение мне показалось очевидным. Либо я люблю Пола так, что пойду на все ради его самоутверждения, либо вообще не люблю его. Все оказалось очень просто.
И я твердо сказала Полу:
— Пошлите за ней.
Пол поднял голову. Когда он, повернувшись, посмотрел на меня, я увидела вопрос в его глазах.
— Все в порядке, — быстро проговорила я. — Не надо ничего говорить. Да вам и нечего сказать.
— О, да, вы правы, — отозвался Пол и, взяв мои руки в свои, сказал с той страстностью, какой я ждала от него многие годы. — Я люблю вас.
Часть третья
Неудачница Дайна
1926
Глава первая
