электриком, окончил Политехнический институт и тоже пристрастился к радиотехнике. Он начал кустарно делать одни из первых в Советском Союзе лампы, генерирующие радиоволны. Богословский однажды преподнес Бергу презент — генераторную лампу на 400 ватт.
Ее сфотографировали, и фотография была помещена на обложку книги, написанной слушателем академии Бергом.
Морякам преподавал и Виктор Осипович Волынкин, специалист по электронным лампам; Валентин Петрович Вологдин, читавший курс машин высокой частоты и участвовавший в строительстве первых мощных радиостанций; Роман Николаевич Фролов, Михаил Полиевктович Костенко. Берг подружился с блестящим теоретиком, экспериментатором и конструктором, а также пианистом и композитором Робертом Андреевичем Лютером. Тот работал инженером завода «Электросила». Под его руководством Берг выполнял некоторые из своих курсовых проектов.
Отношения педагогов ВМА со слушателями были необычными для наших дней, когда ежегодно учебные заведения выпускают сотни специалистов. Лекций практически не было.
Слушатели электротехнического факультета были озабочены главным образом тем, где бы достать какую-нибудь литературу и драгоценные лампы и детали. Преподаватели относились к ним не как к начинающим несмышленышам, а как к товарищам, зрелым людям.
Все они варились в одном котле, делились друг с другом своим опытом, жадно набрасывались на те редкие статьи или книги по радиотехнике, которые удавалось достать. Настольной литературой был журнал «Телеграфия и телефония без проводов», издаваемый Нижегородской радиолабораторией, и американский «Просидингс» Института радиоинженеров. Многие радиоинженеры бились над созданием методов расчета реальных приборов. Но законченных теорий и методов инженерных расчетов ламповых схем тогда еще не существовало. Их созданием и занимался Имант Георгиевич Фрейман со своими учениками в Петрограде, Михаил Васильевич Шулейкин — в Москве, Михаил Александрович Бонч-Бруевич — в Нижнем Новгороде.
Все они создавали радиотехнику почти на пустом мосте.
Очередное потрясение еще очень зыбких основ радиосвязи произошло в 1923 году, когда вдруг появились сведения о коротких волнах. Ни одна радиостанция в то время на этих волнах не работала. Связь на коротких волнах считалась неперспективной. KB были вотчиной радиолюбителей. Конструирование радиопередатчиков и радиоприемников, работающих на коротких волнах, считалось баловством. И вдруг именно радиолюбители обнаружили потрясающую вещь — дальность связи на коротких волнах оказалась практически неограниченной. Радиолюбитель из России мог поймать Англию, в Англии ловили Индию. Как и почему — никто объяснить не мог. Физики тогда еще не изучали свойств этого диапазона, а радиолюбители были единственными, кто мог хоть что-то сообщить о радиосвязи на коротких волнах. Короткие волны стали повальным увлечением зрелых радиоспециалистов. Берг одним из первых построил радиоприемник и установил антенну около Мариинского театра на крыше дома, в котором жил. Однажды он принял английскую станцию.
Это была сенсация на всю академию.
Особенно счастлив был Фрейман: он сразу понял и разглядел в радиолюбительстве огромную движущую силу и защищал радиолюбителей от нападок тех, кто считал это пустым занятием или даже «бандитизмом в эфире». Стремясь способствовать созданию широкого радиолюбительского движения, он писал:
«Нам, конечно, хотелось бы, чтобы радиотехника внедрилась во все стороны нашей жизни, чтобы не оставалось такого угла в нашей стране, который не был бы оборудован радиосвязью и чтобы не было такого гражданина, который бы не представлял себе, что такое радио. Перечень широчайших возможностей использования радиотехники, помимо непосредственной службы связи, для самых разнообразных культурных целей можно было бы значительно расширить. Настоятельную необходимость всемерно использовать эти возможности теперь, когда страна жаждет образования и когда ей можно дать несколько новых культурных способов развлечения и заполнения досуга, следует пропагандировать всеми силами и всеми средствами. Для того чтобы «радиодвижение» было устойчивым, необходимо, чтобы в нем участвовали сотни и тысячи, участвовали массы. Бывают же охотники, удильщики, альпинисты. Оказывается, что бывают и страстные радиолюбители. Если первые дали много ценного зоологии, ботанике, географии, то последние могут быть еще полезнее нашей радиотехнике собиранием разнообразного экспериментального материала и непосредственной поддержкой нашей радиопромышленности».
НЕ ДО БЕСКОНЕЧНОСТИ
Среди преподавателей Военно-морской академии особое место занимал Александр Александрович Фридман. В эти тревожные, голодные годы он в одиночестве решал сложнейшую проблему развития вселенной. Он первый обнаружил теоретически, что вселенная расширяется, раздувается, как мыльный пузырь, что у нее было начало и ее ждет конец. Выводы Фридмана были столь дерзкими, столь решительными, что ими заинтересовался даже Эйнштейн, теория относительности которого послужила Фридману отправной точкой. Правда, Эйнштейн допустил ошибку в вычислениях и выступил с опровержением доводов Фридмана. А потом, разобравшись, написал ему письмо с извинениями и статью в журнал, где признавал работы советского физика очень важными и ценными.
Большинство же сотрудников, студентов и знакомых Фридмана ничего об этом не знали.
— Как же так? — спрашиваю я Берга. — Почему же тогда этому не придали значения?
— Тогда происходила своеобразная переоценка ценностей, — объясняет Берг, — можно было не уделить внимания работе Фридмана, имеющей, конечно, огромное значение для человечества, значение по крупному счету, и в то же время до самозабвения отдаваться строительству новой жизни, решать животрепещущие вопросы текущего дня. А о работе Фридмана мы действительно почти ничего не знали, узнали только после его смерти. Умер же он рано, совсем молодым, неожиданно. Он был молчаливым, скрытным, мы даже не слышали, чтобы он болел, правда, он был худущий, длинный, бледный.
— Но неужели он ничего не рассказывал о своей работе в области космогонии — о том, как необычно решил он уравнение теории относительности?
— Рассказывал как-то вскользь. Но нас это не заинтересовало, мы даже считали это чудачеством. Нам было не до того. Это занимало лишь нескольких физиков, которые могли разобраться в сложнейших уравнениях и понять, как это важно. Ну, кто тогда всерьез интересовался бесконечностью вселенной? Нам было недосуг даже подумать об этом. Я, например, чтобы прокормить себя и семью, работал по утрам на заводе монтером. Потом шел на лекции. Кончались лекции, я сбрасывал форму и бежал на Выборгскую сторону, где работал монтером уже на ткацкой фабрике.
Я, конечно, получал довольствие слушателя академии, но на это мы могли купить в месяц семь фунтов хлеба. А у меня на иждивении мать, сестра, жена и частично родители жены. Нора Рудольфовна тоже бросила в это время свое искусство до лучших времен. Искусство не кормило. Она работала в больнице и на заводе учеником-конструктором. Переквалицифировавшись в конструктора, она много помогала мне по составлению чертежей для моего учебника. Сестра Маргарита к этому времени кончила уже два вуза: математический факультет Педагогического института и электромеханический факультет Политехнического института. И все равно должна была подрабатывать. Она, инженер, вместе со мной работала монтером на ткацкой фабрике.
И так почти все. Студенты работали, кто грузчиком, кто чернорабочим, использовали любую возможность, чтобы прокормить себя и семью. Деньги тогда исчислялись миллионами, но ничего не стоили. Хлеб был валютой. Вот тогда я съел свою любимую игрушку — у меня была великолепная модель корабля «Моряк». Я обменял ее на два килограмма хлеба.
Это было в 1923-м, а в 1922-м после лекций я мчался на подводную лодку, которой командовал. Кстати, однажды А.А. Фридман и В.И. Смирнов, наш преподаватель математики, выразили желание побывать на подводной лодке «Змея», которой я тогда командовал. Я повел их на Балтийский завод, где она ремонтировалась. Они были поражены сложностью механизмов, слаженностью их работы и грандиозностью такого организма, как боевой корабль. По-моему, раньше они никогда не бывали на военном корабле, поэтому, вероятно, «Змея», спроектированная очень разумно, показалась им чудом техники.
С Фридманом мы общались и во внеучебное время, — возвратился Берг к моему вопросу, — тем не
