самому убедиться в эффективности новых мер, принятых для защиты от помех диапазона космического водорода — волны двадцать один сантиметр — и других диапазонов, несущих важнейшую информацию о строении и эволюции вселенной. Но несмотря на такую нагрузку, связанную с его прямыми обязанностями, с его научными интересами, с внутренним долгом прирожденного педагога, он не может отказаться от доклада перед рабочей аудиторией или перед активом Ленинградской партийной организации. И когда Берг возвращался обратно в Москву, в поезде в 3 часа ночи с 19 на 20 июня острая боль пронизала грудь, он потерял сознание. Марианна Ивановна и два его адъютанта, которые ехали вместе с ним в специальном вагоне, проснулись от резкого звонка — в последний момент Берг успел нажать сигнальную кнопку. Ночь, перед ними — умирающий человек, врача нет, что делать? Оба адъютанта понятия не имели, что следует предпринять в таких случаях.
Пассажиры поезда были разбужены сообщением по радио, что в поезде находится умирающий и любого врача просят срочно явиться в последний вагон. Сообщение повторялось без перерыва раз десять, пока в вагон замминистра не ворвался запыхавшийся человек. Назвав себя врачом, он распорядился положить на сердце лед. Послали в вагон-ресторан, оттуда приволокли мешок льда, который и был пущен в дело. Результат оказался совсем не таким, которого ожидали. Больной похолодел, пульс почти прекратился. Поезд остановили в Клину, из ближайшей поликлиники прибежала старушка врач, имени которой так и не удалось узнать. Она открыла окно купе, впустила чистый воздух и выбросила весь лед. Дала больному кислород, поставила на сердце горчичники. Словом, сделала все, что могла. Она объяснила Марианне Ивановне, что у ее мужа произошел сердечный спазм. Нужно было дать нитроглицерин, и спазм был бы снят. Возможно, при спазме в сердце образовался небольшой сгусток крови. Надо было положить на сердце что-нибудь горячее, чтобы тромб рассосался, а положили лед.
Старушка провозилась с больным весь остальной путь.
Только благодаря ей Берга живым довезли до Москвы. Останься у него на сердце лед, оно перестало бы биться где-то в районе Клина.
Больного удалось доставить в больницу, но там Марианна Ивановна услышала: безнадежен.
Чем дальше, тем Искусство становится более научным, а Наука более художественной; расставшись у основания, они встретятся когда-нибудь на вершине.
Г. Флобер
Глава 1
И В ШУТКУ, И ВСЕРЬЕЗ
ЦУНАМИ
Чудеса и впрямь случаются во все времена, даже в области медицины. Полтора года Берг боролся за жизнь. Смерть отступила. После трехстороннего инфаркта, поразившего его 20 июня 1956 года в поезде на пути из Ленинграда в Москву, проходят многие и многие страшные месяцы. Июнь, июль, август — Кремлевская больница. Сентябрь, октябрь, ноябрь — санаторий Барвиха. Потом Луцино, дача под Звенигородом. Он все еще очень плох. В середине 1957 года Берга по его ходатайству освобождают от обязанностей заместителя министра обороны СССР.
Снова больница — Кунцево, снова санаторий — Узкое. Когда я познакомилась с ним в октябре 1958 года, это был больной печальный старик. Одинокий — дома трагедия, и он остается совсем один в большой пустой квартире. Без планов — какие планы, когда жизнь держится на уколах. Без надежды — какие надежды, если уже никогда не сможешь работать… Болезнь нашептывала, что в шестьдесят пять лет нереально делать серьезные прогнозы на будущее…
Если бы ему тогда сказали, что через год он будет в эпицентре борьбы за советскую кибернетику; что через три года — 14 июня 1961 года в возрасте 68 лет скажет «здравствуй» своей новорожденной дочурке Риточке; а в семьдесят станет Героем Социалистического Труда, вряд ли бы он в это поверил…
Не поверил бы? Но почему на столике у его кровати все множатся и множатся книги? Почему дежурной сестре приходится силой и хитростью изымать у строптивого больного тетрадки, журналы, прятать очки и авторучку? Темы бесед с врачами все дальше отходят от инфарктных: они спорят о каких-то живых автоматах, сравнивают схемы нервной системы и телефонных станций. Если заглянуть в тогдашние записи Берга, сразу вспомнится его дневник военных и послевоенных лет: в них то же напряжение духовной жизни, та же страсть, та же целеустремленность, только теперь точка притяжения мыслей Берга иная. Не радиолокация, пропитавшая прежние страницы, а нечто другое, имеющее странное и мало кому знакомое тогда название.
…Радиотехника, которая в двадцатых-тридцатых годах показала себя как блестящее средство связи, а в начале сороковых, во время Отечественной войны, — как первоклассное боевое оружие, к концу сороковых годов переходит в стадию почти буйного, феерического цветения. Она дает неожиданный выход в виде электронных вычислительных машин, продукта человеческого мозга столь дерзкого, что их стали возводить в ранг «искусственного мозга». И вокруг нового порождения радиоэлектроники разгорелась такая борьба, что волей-неволей электронные вычислительные машины стали боевым идеологическим оружием.
Людям свойственно увлекаться. Эта черта присуща нам так же, как способность мыслить и трудиться. И не удивительно, что рождение электронных вычислительных машин воспламенило фантазию не только обывателей, но и литераторов и ученых.
Газеты, журналы и книги всего мира запестрели всевозможными прогнозами о благах, которые несет человеку «электронный мозг», и об опасностях, таящихся в его потенциальной мощи…
Я оттолкнусь от собственных воспоминаний, от своей первой встречи с новой наукой и своего впечатления. Оно не многим отличалось и от впечатлений обывателя (потому что в тот день в первый раз в жизни я услышала о кибернетике), и от восприятия инженера, так как я уже была студенткой радиотехнического факультета и мне было легче многих понять суть услышанного.
Это было в начале пятидесятых годов в Центральном доме Красной Армии, где происходила очередная научная сессия Общества радиотехники и электросвязи имени Попова. Среди многочисленных докладов числился один с коротким названием «Кибернетика». Автор доклада — известный чешский академик, математик и философ Э. Кольман.
Доклад произвел потрясающее впечатление. Это были какие-то фантастические предсказания, почти мистические откровения. Поражало и построение доклада. Как будто на ваших глазах докладчик брал в руки яблоко, очищал его и… под кожурой обнаруживался цыпленок. Ученый говорил о хорошо известных аудитории вещах — электронике, автоматике, математике, о законах, управляющих работой машин. Но вдруг как-то оказывалось, что вы начинали за всем этим видеть и ощущать, как живет человеческий организм, как мыслит мозг! По тем временам это были почти кощунственные сопоставления, но красивые, заманчивые аналогии и прогнозы сразу брали вас в плен. Не удивительно, что кибернетика не вошла — ворвалась в эпоху.
Но самое поразительное состояло в том, что докладчик говорил не о каких-то необыкновенных, неизвестных еще человечеству открытиях, а о весьма тривиальных явлениях. В основе всех достижений кибернетики лежали обычные детальки, знакомые каждому технику из мастерской по ремонту радиоаппаратуры, — электронная лампа, индуктивность, конденсатор и сопротивление. Это они в начале века удивили ученых своей способностью рождать радиоволны и с их помощью служить средством связи. Это они, вернее — целый коллектив этих деталей, собранных в сложные схемы, сделали радиолокатор способным за много километров «увидеть» вражеский самолет или корабль, сообщить о его местонахождении и осуществить затем управление артиллерийским огнем, уничтожавшим эти корабли или самолеты. И вот в сороковых годах эти самые тривиальные детали продемонстрировали еще одну сторону своей, возможно неисчерпаемой, натуры. Множество таких контуров собранных вместе еще более изысканным образом, чем в радиолокаторе, могло уподобиться ячейкам человеческого мозга. Уподобиться в том смысле, что эти простенькие радиотехнические элементы могли проводить сложные вычислительные работы, брать на себя часть задач, свойственных до того лишь человеческому мозгу: делать выводы, переводить с одного языка на другой, анализировать сложные ситуации, прогнозировать будущее…
