корсет.
— О, просто очень хотелось раздеться, — двусмысленно улыбнулась Джоанна, якобы имея в виду ненавистный корсет, но намекая на желание близости с мужем. В тот момент, когда она стояла в одном нижнем белье, собираясь надеть кринолин и платье, дверь в комнату отврилась. На пороге стояла хозяйка дома.
Графиня Ливингстоун испуганно взвизгнула, глаза ее расширились до размера чайных блюдец и она с грохотом захлопнула дверь, не давая своим спутникам или спутнику — кем бы они ни были — увидеть происходящее. Хотя граф не сомневался, что она расскажет все, что видела. По большому секрету, разумеется, который уже завтра будет общеизвестным.
— Боже мой, — Джоанна спрятала пылающее лицо у мужа на груди. — Нам повезло, что она не вошла на полчаса раньше.
Граф мысленно дал себе зарок отныне всегда запирать двери.
Искреннее желание Джоанны отдаться ему здесь и сейчас, и даже при незапертых дверях, было бы очевидно даже самому тупому мужлану, а граф отнюдь не считал себя тупым. Она желала его и только его. О том, что ее желали другие, она говорила с равнодушием и плохо скрытой брезгливостью. Остальные мужчины ничего для нее не значили, а он… что-то значил.
Ночью он вновь привычно разбудил Джоанну, которой снился кошмар. Она прижалась к нему, всхлипывая и успокаиваясь.
— Гримстон, могу я попросить вас об одной вещи?
Он в душе тихо радовался, что она опять обратилась к нему не как к постороннему господину. О, не по имени, по титулу, но для начала и так хорошо.
— Да, Джоанна, конечно.
— В следущий раз, когда вы… захотите меня, не могли бы вы сделать со мной что-нибудь… ужасное?
Более чем странная просьба. Граф встал с постели и зажег свечу. Ему нужно было смотреть на жену.
— Ужасное? — бесстрастно переспросил он.
— Ну… вы же, наверное, представляете себе… разное. Самое ужасное из того, что вы когда-либо делали или хотели сделать с женщиной.
Губы графа дернулись в невеселой усмешке. Он приподнял подбородок Джоанны, глядя ей прямо в глаза.
— Очередная проверка? — спросил он.
Джоанна, прикрыв глаза, нервно сглотнула, безмолвно признавая, что он угадал.
— Что ты хочешь проверить?
— Я… не могу сказать.
Он помедлил и кивнул, соглашаясь.
Через неделю.
Он, конечно, просто не мог сделать с Джоанной ВСЕ те вещи, которые приходили ему в голову. Но за пять часов можно сделать многое, очень многое. Он кончил трижды, Джоанне тоже перепало немного удовольствия. По крайней мере, если те два раза, которые он заметил, были ей в радость. В чем он сомневался.
Сейчас, когда он развязывал ее, она выглядела очень измученной. Он не бил ее, хотя плеть тоже поучаствовала в этих играх. Джоанна ее действительно боялась, и вздрагивала от каждого легкого прикосновения орудия пыток к своему телу.
Он искоса наблюдал за ней, убирая веревки в ящик комода — чтобы не попадались на глаза.
Джоанна прерывисто всхлипнула, по ее телу пробежала мелкая дрожь.
Он сел на постель рядом с ней и нежно погладил ее по ноге. На щиколотках остались следы от веревки.
— Ты проверила то, что хотела?
— Да, — едва слышно ответила она. Потом открыла глаза и улыбнулась. Улыбка была слабой, едва заметной. Глаза ее блеснули. — Я люблю вас.
Эпилог
Это был один из самых замечательных дней в жизни Джоанны. В Лондоне открывалась Всемирная выставка, и они с мужем посетили ее. Высокое общественное положение графа позволило им попасть на открытие.
У Джоанны словно заново открылись глаза. Она жила — и не видела, как много происходит в жизни вокруг нее. Сколько нового, сколько чудного, сколько великолепного! Как прекрасно, когда больше не надо ни о чем беспокоиться и можно просто наслаждаться окружающей действительностью. Под руку с любимым мужем. С одним ребенком рядом и, как она подозревала, с еще одним ребенком внутри нее.
Вечером у нее возникло желание немного пошалить, и она попросила мужа отдать инициативу ей. Всерьез привязала его, лишая возможности трогать ее, и ласкала, и лизала, и дразнила, доводя его до грани взрыва и отступая. Он, конечно, не молил ее сжалиться и даровать ему освобождение. Он скорее угрожал. Джоанна не слушала его и делала губами и языком все, чтобы свести его с ума.
Когда она, наконец, решила, что достаточно игр и ртом довела его до опустошающего взрыва, ей было хорошо. Она ощущала каждую клеточку себя, и каждая клеточка была удовлетоворена и счастлива.
Она была так поглощена собственными ощущениями, развязывая мужа, что испуганно взвизгнула от неожиданности, когда он, едва почувствовав свободу, схватил ее в объятия и подмял под себя.
— Ну все, Джоанна. Поиграла — теперь пришло время расплачиваться.
Он впился в ее губы жестким, грубоватым поцелуем. Джоанна охотно отвечала ему, обвив его шею руками, а ее губы… подрагивали от смеха. Он прервал поцелуй, схватил ее руки и прижал к кровати своими руками… и вдруг осознал, что и как именно сказал. Угрозу свою он высказал не бесстрастно и не шутя. Джоанна могла бы испугаться, но не испугалась ни на секунду.
До сих пор он всегда контролировал свои эмоции, чтобы ненароком не испугать ее, чтобы ее любовь — хрупкая, доверчивая — не сменилась глубокой ненавистью. И вот она довела его до такого состояния, что весь контроль полетел к чертям.
— Джордж? — недоумевая, в чем дело, нерешительно спросила она, впервые за все время назвав его по имени. И это после его нешуточной угрозы. И в таком беззащитном положении.
— Пришло время расплачиваться за ваше своеволие, мадам, — повторил он свою угрозу чуть более спокойно.
— О… — глаза ее расширились, рот принял форму соблазнительного колечка.
— Как пожелаете, милорд, — слабеньким голоском отозвалась она, начиная играть жертву жестокого произвола. А в глазах светился вызов.
КОНЕЦ
