тонкое лицо, полные слез глаза располагали к нему. Обогнав почетного председателя Академии ревнителей обновления, он подошел к засыпанному цветами катафалку, и стало ясно, что он не в силах справиться со своим горем. Положив букет среди других — на том самом месте, где надлежало быть изголовью умершей, — он схватился за край носилок, содрогаясь от рыданий.
Изумленный страстностью, с какой его горе разделял незнакомец, чья обаятельная внешность его почему-то (он сам не знал почему) раздражила, вместо того чтобы вызвать симпатию, инженер сразу же стал держаться тверже и, нахмурившись, вытер глаза, которые вдруг стали не такими влажными.
«По-видимому, какой-то родственник, о котором Викторьена забыла мне рассказать», — подумал он.
Но так как стенания юного «родственника» не прекращались, то стоны сокрушенного супруга через несколько шагов прекратились, как по волшебству, и он пробормотал, стиснув зубы:
— Однако! Странно, что я никогда его у нас не видел.
Потом он подошел к незнакомцу.
— Месье, не кузеном ли вы приходитесь… покойной? — спросил он вполголоса.
— Увы, месье, я ей
— Я ее муж, месье… А вот вы кто такой? — отчеканил все так же тихо, но при этом заметно побледнев, месье Ромен.
Эти простые слова, казалось, словно электрическим током поразили белокурого незнакомца. Он быстро выпрямился, сдержанный и удивленный. Ни тот, ни другой больше не плакали.
— Как? Вы… Это и есть вы? О, примите мои соболезнования, месье: я-то думал, что вы, как это у нас нынче принято, остались дома… Позже, вечером, я вам все объясню, уверяю вас… А сейчас тысяча извинений, но я…
Мимо проезжал кабриолет; юный наглец вскочил в него, шепнув кучеру: «Гони! Галопом! Прямо! Десять франков на чай!»
Ошеломленный, но не имеющий возможности покинуть свое место в траурной процессии, чтобы броситься следом за вырвавшимся далеко вперед сентиментальным донжуаном, Великий ревнитель обновления Жюст Ромен все-таки успел — благодаря остроте зрения, свойственной всем ревнивым мужьям, — заметить номер экипажа.
Стоя вокруг заваленной цветами могилы на месте вечного упокоения, все дружно восхищались твердостью и спокойствием (на такое никто даже не надеялся!), с которыми он выполнил последние, самые тяжкие формальности. Все были поражены таким завидным самообладанием, и репутация Жюста Ромена как человека крайне серьезного укрепилась настолько, что многие из присутствующих решили доверить ему ведение своих дел, а обязательный в каждом подобном собрании идиот, будучи потрясен мужеством месье Ромена, принес ему, в высшей степени неуместно, свои поздравления.
Но, разумеется, едва только представилась возможность, инженер ушел, не попрощавшись с обществом, устремился к кладбищенским воротам, вскочил в экипаж, поспешно назвал свой адрес и, очутившись за поднятыми стеклами, раз двадцать за время пути то скрещивал, то расставлял ноги.
Когда он вошел к себе, первое, на что наткнулся его блуждающий взгляд, был большой конверт, на котором было крупно написано: «Срочное».
Вскрыть его было делом одной секунды. И вот что он в нем обнаружил.
Управление похоронной службы «Париж, 1 апреля 1887 года
Дирекция
Месье!
Основываясь на решении Министерства от 31 февраля 1887 года, считаем своим долгом уведомить Вас в том, что в смете текущего года наше управление предусмотрело категорию служащих, называемых «плакальщиками» или «отвлекателями», которым вменяется в обязанность участвовать в проведении доверенных нам похоронных обрядов. Эта в высшей степени своевременная мера является нововведением, продиктованным соображениями гуманности: она была принята в соответствии с рекомендацией факультета психологии и одобрена ведущими законоведами Парижа.
Учитывая доходящий до истерии эндемический невроз, свирепствующий сейчас среди населения, и имея в виду помочь, например, молодым вдовцам, склонным к слишком сильным переживаниям в связи со смертью жен, и, вопреки обычаю, бравирующим своим желанием присутствовать при погребении, было принято следующее постановление: в случае если врач, официально присутствующий на процедуре похорон, придет к выводу, что оставшийся в живых супруг переоценил свои силы, то для того, чтобы избавить его от нервного кризиса, мозговых ударов, спазм, комы, короче — от всех трагических переживаний, могущих создать беспорядок в самой процедуре погребения, один из наших новых служащих, называемый «отвлекатель», посылается на кладбище с заданием, проанализировав темперамент оставшегося в живых супруга, вызвать в нем моральное потрясение, аналогичное тому эффекту, который производят в организме человека отвлекающие средства и прижигания. Это потрясение, завладев воображением выжившего и пробудив в нем неожиданные чувства, позволит ему — при всей искренности его переживаний — спокойно и хладнокровно исполнить все печальные обязанности, которых требует от него ситуация.
Месье, тот юный блондин, которого Вы видели сегодня утром, и есть не кто иной, как один из этих служащих; излишне говорить, что он никогда ее не видел и не знал… и что теперь, у себя дома, Вы можете плакать совершенно свободно, не рискуя нарушить общественное спокойствие.
С наших клиентов мы не берем за это никакой дополнительной платы, гонорар «отвлекателя» включен в общий счет.
Примите и проч.
За директора
Пуассон».
Придя в себя от изумления, вызванного в нем этим письмом, суровый поссибилист Жюст Ромен, ни минуты не колеблясь и не обратив внимания на странную дату, которой был помечен документ, сообщил заказным письмом Обществу ревнителей обновления о своей отставке с поста президента-основателя. Он хотел тут же вызвать на решительную дуэль министра внутренних дел и управляющего похоронной службой, предварительно задушив их юного пособника…
Но время и здравое размышление — разве не улаживают они все на свете?
МИРАЖ ГОСПОДИНА РЕДУ
Как-то апрельским вечером несколько лет назад один из наиболее заслуженно чтимых жителей Парижа, г-н Антуан Реду, бывший мэр какого-то городка в центре нашей страны, находился в Лондоне на Бейкер-стрит.
Пятидесятилетний веселый, уже довольно полный человек, что называется — душа нараспашку, но в делах весьма практичный, этот почтенный отец семейства, подлинный пример достойного гражданина, не менее других людей поддавался, однако, находясь в одиночестве и будучи погружен в себя, воздействию фантастических представлений, зачастую возникающий в сознании даже наиболее уравновешенных деловых людей. По мнению психиатров, сознание таких людей, когда они не поглощены деловыми соображениями, является миром таинственным и нередко пугающим. Поэтому если г-ну Реду в тиши его кабинета случалось погружаться в такие смущающие душу мечтания, о которых он, разумеется, никому даже не намекнул бы, то блажь, порою довольно странная, которую он лелеял в воображении, становилась вдруг упорной, деспотичной, требующей, чтобы он
