— Нужно съедать яблоки полностью, никогда не оставлять огрызков, — наставлял он сына.
— Пацему? — спросил ребенок, пытаясь откусить от яблока.
— Мой отец так ел и меня приучил, а моего отца приучил так есть мой дед, который тоже всегда съедал яблоки полностью. А моего деда приучил его отец, который…
— Ты ему еще скажи, что это ваша семейная традиция, — усмехнулась мама и подошла к сыну с разрезанными и очищенными от кожуры дольками. — Вон, он уже покраснел, пока пытался раскусить яблоко.
— Ну а что плохого, что я не оставляю огрызков? Я и семечки от яблок разжевывать люблю, и Павел пусть тоже. Они же вкусные! Ведь эта, как ты назвала, традиция повелась от моего героического прадеда.
— Так и знала, что ты это вспомнишь. Тогда была война, поэтому твой прадед и съедал всё, даже огрызки. Он ценил каждую крошку, вот и наставлял всех поэтому. И никогда ничего не выкидывал. У тебя в гараже до сих пор лежит весь этот хлам, что он никому не разрешал выкинуть. И твой дед не выкинул, и твой отец, и ты тоже боишься это выкинуть.
«Не надо ссориться», — сказал бы тогда Павлик, если б мог выговорить последнее слово. Но вместо этого он звонко хлопнул в ладоши и произнес:
— Мама, я тебя люблю. А ты меня?
Родители засмеялись и обняли любимого сыночка…
— Эй ты, рыжий, — услышал он в столовой детского дома и только обернулся, как тотчас прямо ему в лоб влетел мокрый огрызок яблока. Потом кто-то кинул в него еще один огрызок сзади. Павел достал платок и молча стер со лба липкий след.
Он собрался было уйти в свою комнатку, ставшую большим бездонным озером, в котором утопали все обиды, как вошла мама Вика. Сразу стало тихо и спокойно. Павел смачно откусил от яблока и быстро съел его целиком.
— А где твой огрызок? — удивленно спросила мама Вика, впервые заметив это.
— Я съел его, — смутился мальчик и покраснел, сам не зная почему.
Но мама Вика улыбнулась, провела ладонью по его кудрявым волосам и одобрительно кивнула. В ее грустных глазах он увидел похвалу и сочувствие. Для всех же остальных эта «особенность» рыжего стала новым поводом для издевок.
С этого дня за Павликом закрепилось прозвище Огрызок. Он был уверен, что никто не помнит его настоящего имени. Огрызок — только так к нему обращались «добрые братья и сестры».
Но он всё равно продолжал есть яблоки целиком, не оставляя огрызков и раскусывая семечки, как наставлял и делал его отец. Ведь это было единственное, что он помнил о родителях. Ночами ему часто снился тот солнечный день в саду возле реки, по которой бесследно уплывали от него каждодневные огрызки ненависти и злобы.
— Не надо ссориться, — часто бормотал он во сне. — Я ведь вас очень люблю…
Через два года умерла мама Вика. Дети молча всхлипывали, когда пришел высокий дяденька в черном костюме с аккуратно завязанным ровным галстуком и сказал, что их всех теперь переведут в уникальный экспериментальный интернат. Слово «экспериментальный» для многих осталось непонятным, а еще более странное «уникальный» придало фразе волшебную загадочность, что окончательно подкупило детей. А главное, подчеркнул незнакомец, они будут там жить без взрослых и делать всё, что захотят. Это детдомовцев очень обрадовало, и они восторженно согласились на переезд, однако вскоре выяснилось, что дяденька многого не договаривал…
В интернате действительно не было взрослых, но за порядком следили роботы. Всё здание было полностью автоматизировано, и преподавали знания тоже кибернетические устройства. Павлу очень не понравилось в этом интернате с самого первого дня. В ежедневный рацион каждого ребенка входило обязательно по два яблока, и в столовой его сразу же начали забрасывать огрызками, а роботы на это никак не реагировали, что еще больше подзадорило детей. На следующий день они снова обкидали изгоя огрызками. Но благом оказалось то, что можно было всё время находиться в своей комнате и жить только в ней. Еду приносил робот прямо в комнату; он же выполнял роль всех школьных учителей. И по возможности пытался быть другом и одновременно обоими родителями. Вот тогда-то Павлик стал по-другому относиться к «механическим людям», которые никогда не обижали его, не толкали и не насмехались.
И робот всегда называл мальчика по имени, по его настоящему имени. Не «рыжим слабаком», не «плешивым дурачком», не Огрызком — а Павлом Захаровым, Павликом или Пашенькой. Только робот обращался к нему ласково.
— Пашенька, вы снова допустили всё ту же типовую ошибку, — повторял он часто.
— Павел, вы невнимательны, сосредоточьтесь, — эта фраза больше всего раздражала, но Павлик действительно становился более внимательным и успешно выполнял задание.
Из старой жизни остался только один-единственный сон. Но теперь по реке плыли не яблочные огрызки, а одинаковые бумажные кораблики, ярко разрисованные по бокам радужными цветами. Так же медленно и однообразно тянулись дымчатой вереницей дни и ночи. Сколько их прошло, он не считал и не спрашивал. Ведь ничего бы не изменилось. Павел привык к этой новой жизни, привык к роботу, с которым- то ему и пришлось впервые поговорить о размножении бабочек. И не только бабочек… Мальчику даже начала нравиться такая жизнь. По ночам он выходил во двор и долго смотрел на звездное небо и разделяющую его пополам белесую полосу, мечтая когда-нибудь там оказаться. Млечный Путь, Большая Медведица, Туманность Андромеды, Магелланово Облако…
С другими бывшими детдомовцами он не виделся и был чрезвычайно этому рад.
…В один из дней Павел проснулся в большой светлой комнате. Вокруг стояли люди в белых халатах и просматривали какие-то темные листы. Он сразу понял, что уже не в интернате, а в больнице. К врачам подошел тот самый дяденька, который приходил в детский дом сразу после смерти мамы Вики.
— Ну, так вы меня обрадуете или нет? — спросил он у них, потирая пальцами мочку правого уха, и въелся взглядом в испуганного ребенка.
— С кем имею честь?..
Виктор Степанович неподвижно смотрел на экран, приготовившись к длительной и скучной лекции. Звонивший был слишком настойчив, поэтому пришлось выделить на разговор с ним несколько драгоценных минут. Хотя на самом деле президенту крупной компании по производству электроники нужно было всего лишь занять линию связи, чтобы до него не добралась жена, с которой он утром поругался. И очень кстати секретарша сообщила, что вновь беспокоит «тот самый безумный ученый со своей дурацкой идеей роботизации домов». Фамилию надоедливого абонента секретарша так и не удосужилась запомнить.
— Проскурин Олег Иванович, доктор технических наук, — представился тот. — Он явно волновался. — Я уже десять лет работаю над этим проектом. Мы с коллегами всё просчитали, проверили на виртуальных моделях. Осталось только испытать систему на группе детей. Два-три года успешной апробации — и «Рободом» получит государственный сертификат, его захочет купить любая достаточно обеспеченная семья. А это принесет вашей компании огромные прибыли. Вы только представьте: за вас всё делают роботы! И делают лучше, чем любая домохозяйка или домработница! Возьмите хотя бы приготовление пищи. Кибернетическое устройство подсчитает, сколько надо калорий, все витамины и микроэлементы разобьет по группам и приготовит для каждого члена семьи именно его идеальный завтрак, обед и ужин. Будет следить, чтобы каждый человек получал необходимую норму всех веществ: не меньше и не больше. Ведь едва ли не все наши болезни — из-за неправильного питания.
Теперь уж Виктор Степанович действительно заинтересовался. Он по-прежнему не шевелился, по привычке обхватив сзади руками спинку кресла. При этом его плечи угрожающе выпирали вперед. Но равнодушие испарилось туда же, куда и хорошее утреннее настроение. Супруга Виктора Степановича готовить совершенно не умела, а из прислуги терпела только старого лысого дворецкого. Никаких женщин в доме быть не могло, но по схожей причине хозяин дома не хотел заводить прислугу мужского пола. (Хотя от такой предусмотрительности было мало проку, ведь жена только полдня проводила дома, а остальное время — в бесчисленных домах мод, «косметологиях» и центрах омоложения.) Так что идею «Рободома» электронный босс воспринял с воодушевлением.
— А вы хорошо рекламируете свое детище. И на экране смотритесь уверенно, твердо. Я вот вам
