рубежу обороны все продолжал стекаться народ. Голые мужики с факелами, дубинами, топорами и кольями; бабы с коромыслами и ведрами воды, приготовленными на случай, если начнется обстрел огненными стрелами; малая ребятня и городская верхушка, желавшие поглазеть, что произошло.
С высоты крепостной стены перебуженный город был виден как на ладони. Дать отпор напавшему ночью врагу спешили все: и мал, и велик, люди обоих полов, всех возрастов и сословий. Исключение составляли лишь два — три десятка перепуганных приезжих, мечущихся в незнакомом лабиринте деревянных домов, изгородей, сараев, свалок и заросших диким лопухом огородов. Они были не способны самостоятельно, без помощи местных жителей найти спасительный выход из бесконечных тупиков и развилок.
— Марвет, ты того, не лютуй, остынь! Мы ж, как ты учил: чужаков заметили и в колокол дали! — визжал настигнутый сотником часовой, пытаясь прикрыть руками голову от сыпавшихся на нее ударов. — Ну, струхнули малость, не распознали, кто едет.
— Не распознали?! Я вам покажу, не распознали! — продолжал Марвет воспитывать кулаком паникеров, разозлившийся не столько из?за их трусости и непроходимой глупости, сколько потому, что шишки со стороны возмущенной и перепуганной ложной тревогой городской общины посыпятся именно и только на его седую голову.
В окрестностях было светло как днем от света более сотни факелов. К городу медленно двигалась кавалькада вооруженных всадников. Хоть воины и были чужаками, но они не принадлежали ни к зловещим силам тьмы, ни к грозным разбойникам. Видимые издалека бело — голубые одеяния всадников и развевающиеся на ветру знамена нельзя было перепутать ни со шкурами оборотней, ни с драными кожанками вольных головорезов. Только одни воины носили эти цвета, только одни рыцари имели право изображать на своих щитах, куртках и стягах голубизну небесной выси с плывущими по ней белыми облаками — рыцари Ордена, воинство, посвятившее свои жизни борьбе против ночной скверны. Замухрышке — счетоводу, видимо, удалось нагнать на своего господина, королевского сборщика податей, такого страху, что Святая Братия прервала важные моления и, покинув свой походный лагерь, проделала трудный путь от Дукабеса до Лютена всего за несколько часов.
«Но как они смогли, как смогли приехать так скоро? Не слишком ли много в последнее время происходит случайностей и совпадений?» — подумал Марвет, отвлекшись от избиения провинившегося часового, который в свою очередь тут же воспользовался моментом и поспешил удрать.
Горожане не понимали, что происходит, и поэтому выражали свое недовольство возмущенными криками. Дюжина крепких ополченцев едва сдерживала рвущихся на стены мужиков, сонных и злых, не видящих оснований, почему им не дают подняться и принять участие в защите родного города. Еще больше шокировали толпу действия стрелков на башнях, опустивших луки, и привратников, ставших не укреплять ворота перед штурмом, а наоборот, отодвигать массивные запоры и вращать тугой, скрипучий механизм перекидного моста. Когда же по изумленному поголовью народных масс волной прокатилось зловещее слово «Орден», ряды добровольных защитников города стали быстро редеть. Первыми площадь покинули женщины, потом их примеру последовали и мужья. Через несколько минут перед воротами остались лишь не имеющие права разойтись без приказа сотника ополченцы и толстенький староста в окружении членов городского совета.
Жители Лютена уважали и чтили благородных борцов за спасение праведных душ, но на всякий случай предпочитали держаться от них подальше. Слухи о подвигах рыцарей Небесного Ордена иногда докатывались и до таких удаленных местечек, как этот затерянный в глуши болот и лесов городок. Многие из них были вполне достоверными, в некоторые было трудно поверить, а о некоторых даже страшно подумать. Ни одна борьба, даже святая, не обходится без случайной крови, темных делишек и невинных жертв. Попасться под руку утомленным долгим переходом радетелям добродетели и сторонникам Света никому не хотелось.
Копыта закованных в доспехи коней гулко загрохотали по прогибающимся под тяжестью тел и стали доскам моста. Зазвенели упряжь, доспехи и оружие, наполняя сердца мирных жителей леденящим перезвоном. Отблески трепетавшего на ветру пламени множества факелов плясали в чарующем, демоническом танце на стальных кирасах, поножах и паундорах, слепили, завораживали разинувших рты ополченцев и представителей городского самоуправления. Даже принимавшему участие в войнах Марвету еще ни разу не доводилось видеть такого эффектного зрелища, таких добротных доспехов, такого множества красивых одежд и знамен, отороченных золотыми и голубоватыми позументами.
— Марвус, твой десяток на стену! Кобер, твои люди останутся у ворот. Остальные в город и искать его, искать, он не мог улизнуть! — выкрикивал приказы высокий рыцарь в украшенном перьями шлеме, гарцуя на вороном коне посреди площади.
Не успев въехать в город, всадники тут же помчались по улочкам, обыскивая каждый укромный закуток, бесцеремонно врываясь в каждый дом и сарай. Не смеющих перечить ополченцев выгнали со стены и оттеснили от распахнутых настежь городских ворот, которые перекрыли повозки обоза.
— Что здесь происходит?! Как вы смеете, на каком основании?! Я буду жаловаться герцогу! — визжал и забавно подпрыгивал городской староста, едва успевая увертываться от проносящихся мимо коней.
Его более догадливые помощники укрылись в тени ближайшего дома и не думали оттуда высовываться, не то чтобы осмелиться перечить командиру рыцарского отряда.
— Брок, Дарв, уберите шута! — обратился рыцарь в шлеме с перьями к двоим всадникам из своей свиты.
Для выполнения приказа понадобился всего один всадник. Тот, кого звали Броком, подъехал к старосте, схватил его железной перчаткой за шкирку, немного приподняв над землей, поволок к луже на краю площади, в которую непременно почтенного и уважаемого городского главу опустил бы, если не вмешался бы сотник.
Небольшая, но увесистая палица просвистела в воздухе и вонзилась острым шипом прямо между стальных пластин, прикрывавших круп рыцарской лошади. Несчастное животное присело, потом взбесилось и, встав на дыбы, сбросила в хлюпающую под копытами жижу седока в блестящих доспехах.
— Не позволю, это мой город! — заорал Марвет, выхватывая меч и угрожающе скалясь рыцарям, кинувшимся на подмогу барахтающемуся в вязкой грязи товарищу. — Ребята, ко мне, плотнее строй!
Бойцы ополчения понимали, что им не тягаться с отборным рыцарством королевства, но не бросили в беде своего командира. Между казармами и воротами мгновенно выстроился ровный, ощетинившийся копьями прямоугольник. Просветы между большими деревянными щитами были настолько малы, что взявшиеся за арбалеты рыцари долго искали, но так и не смогли найти щели, чтобы выстрелить.
— Хватит, назад! — на удивление быстро утихомирил Наставник Ордена своих воспылавших праведным гневом солдат. — Эй ты, сотник, наверное, подойди!
Несмотря на тяжелые доспехи, рыцарь ловко выпрыгнул из седла и снял украшенный перьями шлем. Под бронею и диковинным опереньем скрывалось волевое лицо, сорокалетнего мужчины. Косой шрам, пересекающий широкий лоб справа налево, и короткая, аккуратно стриженая бородка как нельзя лучше сочетались с загорелым лицом, подчеркивая одновременно и ум, и мужественный характер высшего храмовника.
— Молодец, отменно увальней вышколил, да и сам не промах, сразу видно, хорошая школа! — произнес командира рыцарского отряда между прочим, даже не удостоив Марвета беглым взглядом, а полностью сосредоточившись на поправлении съехавшей набок подпруги. — Но, надеюсь, ты не намерен в глупые игры играть?!
— Это мой город, я никому не позволю… — заикаясь, но все же произнес Марвет, которого трясло от злости и страха.
Он был всего лишь сотником маленького, убогого городишки, он понимал, с кем говорил и как мог поплатиться за ослушание и дерзость.
— Некогда, мне очень некогда, поэтому, быть может, я и прощу твою дерзость, — всего на секунду рыцарь оторвал взгляд от подпруги и перевел его на сотника, у которого вдруг забегали мурашки под кольчугой. — Забирай своих людей, и пока мы в городе, не смейте высовываться из казармы, шутов балаганных тоже можешь прихватить! — Рыцарь хотел было кивнуть головой в сторону членов городского совета, но тех уже и след простыл. — В твоем городе завелась скверна, пора навести здесь порядок и
