В это время казаки ввели пана Дульского и принесли кучу бумаг.
- Сложите бумаги в угол, - сказал Палей, - а пана привяжите к бочке, вместе с его приятелями!
Казаки немедленно исполнили приказание вождя.
- Не я виноват, пане Дульский, - сказал Палей, - что не могу сдержать слова! Ты знаешь наше условие! Детки, ступайте к коням!
Казаки, не понимая ничего, вышли из комнаты. Палей сел на бочку с порохом, поставил свечу на пол и продолжал курить трубку, поглядывая то презрительно, то насмешливо на несчастных, внутренно приготовляющихся к ужасной смерти. Они также слышали выстрелы, слышали решение Палея и знали, что он не изменит своему слову. Некоторые из них громко молились, другие исповедовались друг другу в грехах.
Но выстрелы замолкли. Прошло с четверть часа, и все было спокойно. Тишина не прерывалась ни криками, ни звуком оружия, ни конским топотом. Палей не понимал, что все это значит. Он внимательно прислушивался.
Вдруг внизу лестницы послышался шум и говор. Палей взял свечу и, устремив взор к дверям:
- Всему конец! - сказал он и с нетерпением ждал, чтоб неприятели вошли в комнату, намереваясь в ту минуту поджечь порох. Моления умолкли: несчастные ожидали взрыва.
- Где он? где батько? - раздалось на лестнице.
Сердце Палея вздрогнуло. Это был знакомый, милый ему голос.
- Батько! где ты? - повторилось в соседней комнате.
- Здесь! - закричал Палей, вскочил с бочки, поставил свечу на стол и кинулся к дверям. Огневик повис у него на шее.
- Это ты, мой Богдан, мой любезный сын! - воскликнул Палей, прижимая Огневика к сердцу. - Ну, теперь я умру спокойно! - сказал Палей, вздохнув протяжно, как будто камень свалился с его сердца. - Садись-ка да расскажи мне, каким образом ты избавился из когтей демоновских?
Между тем Огневик смотрел на несчастных связанных поляков, лежащих вокруг бочки с порохом почти без дыхания. Он взял Палея за руку, вывел в другую комнату и сказал:
- Ты посылал меня, батько, к гетману Мазепе с тем, чтоб я помирил тебя с ним. Ты обещался вступить под его начальство, не правда ли?
- Точно так! Я не отпираюсь от своего слова, - отвечал Палей. - Вы же сами решили, что нашей вольнице нельзя долго держаться и что одно средство остается нам, пристать или к войску Малороссийскому, или в Польше. Я лучше стану служить черту, чем ляхам, и так надобно было помириться с чертовым братом, с Мазепою!
- Я помирил вас, батько, и помирил искренно, - сказал Огневик. - Но первым знаком дружбы с твоей стороны, батько, должно быть освобождение сих несчастных. - Огневик указал на связанных поляков.
- А это зачем?
- Затем, что если ты признаешь власть гетмана войска Малороссийского и Запорожского и хочешь быть приятелем пана Мазепы, то не должен делать набегов без его воли и обижать его приятелей. Пан Дульский друг Мазепы.
Палей стал разглаживать свои усы и задумался.
- Расскажи-ка мне прежде про нашу мировую! - сказал Палей.
- Клянусь тебе Богом, - возразил Огневик, - что мы с тобой, батько, не знали гетмана Мазепы, почитая его злым, бездушным и коварным. Я проник в сердце его…
- Постой! - сказал Палей, схватя Огневика за руку. - Он обманул, опутал тебя!
- Нет! он не обманул меня, а открыл мне свою душу, свои горести и поверил мне свои опасения, свое жалкое положение на высоте. Мазепе так же нужна твоя дружба, как тебе его. Вместе вы будете сильны, чтоб оградить права и вольности Малороссии и Украины, а поодиночке погибнете оба, жертвою силы и хитростей политики. Верь мне, батько; я твой душою и ни об чем не думаю, ничего не желаю, как твоей славы, твоего спокойствия и блага родины… - Затем Огневик рассказал Палею все свои похождения в Батурине, умолчав, однако же, какою хитростию он был обезоружен и ввержен в темницу, и, изложив потом подробно волю Мазепы и все его сомнения насчет твердости казацких привилегий, присовокупил:
- Гетман Мазепа оставляет за тобой, батько, полк Хвастовский и все земли, забранные нами у поляков, обещая ходатайствовать об уступке оных тебе навсегда, за денежное вознаграждение; а от тебя требует только наружной подчиненности, желая действовать во всем с обоюдного вашего совета и согласия. Но пощади слабость его, батько! Старик влюблен смертельно в княгиню Дульскую и даже хочет на ней жениться. Пожертвуй своей победою общему благу! Вот первый случай доказать Мазепе, что примирение твое искреннее и что ты чтишь его волю и даже угождаешь ему… Дай свободу твоим пленникам и откажись от добычи! Палей снова задумался и, помолчав несколько, сказал:
- Мне, право, все что-то не верится. Проклятый Мазепа обманул, обольстил тебя и завлек в свои дьявольские сети! Ужели правда, что Москва хочет уничтожить казатчину и гетманщину? Лжет, как собака, вражий сын!
- Помилуй, батько, - сказал Огневик, - да зачем же ты посылал меня к Мазепе, если не можешь и не хочешь верить ни клятвам его, ни обещаниям? Может ли он дать большее доказательство своей искренности, когда соглашается прибыть на свидание с тобою, безоружный, позволяя тебе явиться с вооруженною дружиной? Нет, батько! если ты порассудишь, то убедишься, что Мазепе более нужна твоя дружба, нежели твоя погибель. В тебе он будет иметь сильную подпору, без тебя он будет все в таком же положении, как и теперь.
- Бог с вами! - сказал Палей. - Пусть будет по-вашему! - Потом, обратясь к казакам, стоявшим у дверей залы, примолвил: - Развяжите пана Дульского и освободите баб из погреба!
- А других? - спросил Огневик.
- А какое дело Мазепе до других ляхов! - возразил Палей.
- Да ведь они друзья пана Дульского, приятеля Мазепы!
- Ну так что ж?
- Их также надобно освободить.
- А кого же мне придется повесить? - спросил Палей простодушно.
- Теперь, батько, никого не надобно вешать. Мир заключен - и конец мести и войне!
- Черт вас всех побери! - проворчал Палей. - Не дадут и потешиться казацкой душе, с своей проклятою политикой! Ну, хорошо, отпущу всех; но чтоб не даром пропал поход, так повешу одного ксенза! Жидам и ксензам не спущу, хоть бы пришлось провалиться сквозь землю!
Присем Огневик вспомнил о патере Заленском и спросил у казаков, где он.
- Мы привязали его к дереву, чтобы проветрился от страха, - отвечал казак.
- Батько! - сказал Огневик. - Патер Заленский друг и школьный товарищ гетмана Мазепы, мой учитель и спаситель моей жизни! Он уведомил Наталью о моем плене; он впустил ее в подземелье, когда меня хотели пытать; он первый подал мне помощь в недуге… Если ты убьешь его - клянусь тебе, что я с отчаянья брошусь в воду!
Палей обнял Огневика, поцеловал его в голову и в обе щеки, прижал к сердцу и сказал:
- Для этого радостного дня, в который я нашел тебя, мое дитятко, всем дарую жизнь: и ляхам и ксензу! Будь они прокляты! Не хочу видеть их радости и сейчас иду в поход… Ребята, на конь! Делай с ними что хочешь, - примолвил Палей, обращаясь к Огневику, и, махнув рукою, вышел с казаками.
Огневик вошел в комнату, где лежали связанные поляки, и сказал им по-польски:
- Господа! Вы свободны! Обстоятельства переменились! Я сейчас только прибыл от гетмана Мазепы, который примирился с вождем моим, и полковник Палей отныне не будет враждовать с Польшей, без повеления гетманского. Это последний его набег. Но вас, господа, прошу дать мне честное шляхетское слово, что вы предадите забвению все здесь случившееся и не станете тревожить нас при отступлении нашем восвояси!
- Мы даем честное слово! - закричали все в один голос.
- Который из вас, господа, пан Дульский? - спросил Огневик.
Дульский отозвался.
Огневик обнажил свою саблю и стал разрезывать веревки, которыми перевязаны были поляки, начав с пана Дульского. Освобожденные поляки бросились обнимать Огневика, называя его своим избавителем,
