— Нет. Спросили ателье “Луч”!
— Вот видишь... уже “Луч”!
* * *
Журнальный зал | Арион, 2003 N4 | Нина Горланова
Бедность, конечно, не сахар,
но зато как легко
размораживать холодильник!
В детстве я спала с бабушкой,
потом - с мужем,
теперь - с котом.
В мастерской по ремонту
одинокие туфли
еще не потеряли надежды…
Птицы в четыре утра
Говорят шепотом:
'Тише, пусть бескрылые поспят'.
Ангел несет самолет.
Думают люди: мотор.
Ангел машину ведет,
Кажется только: шофер.
Ангельский абрис крыла
Я различаю повсюду.
Мама меня родила -
Ангелы мыли посуду.
* * *
Журнальный зал | Знамя, 2003 N9 | Нина ГОРЛАНОВА
Варе было шестнадцать лет, когда ей поставили длинный, сложный диагноз. Она там ничего не поняла, кроме последних слов: “средней степени, сложной этиологии”.
— В переводе на русский это значит: мы сами ни фига не понимаем, — соседка по палате прикнопливала фотографию артиста Крючкова с лицом непьющего отца (она была Надежда во всех смыслах, потому что говорила: “Ничего! Все выздоровеем, еще и в Кишинев съездим. Говорят, что Кишинев — это маленький Париж”).
Варю навестила Мариэтка:
— Здесь конди, а вот вишневое варенье.
Варя угостила Надежду, которая все время или говорила или напевала. Молчать она не умела. Про Мариэтку сразу заметила: “Вся кружевная и дочь генерала. Не встает с постели, пока ей в рот не положат кусочек шоколада”. Мариэтка — не дочь генерала! Но и генерала — от промышленности. Ее отец — замдиректора кондитерской фабрики. И шоколад там всегда есть.
В столовой Варя угощала вареньем соседей, а сама выкладывала на столе сердце из вишневых косточек. Когда последняя косточка легла на свое место в “сердце”, к ним посадили больного с лицом веселого филина. (Через тридцать с лишним лет, в девяностых, такое лицо Варя увидит у Ельцина, счастливо перенесшего операцию на сердце — покажут по телевидению, как родные прогуливают Бориса Николаевича. Эта веселость — веселость после пережитой опасной боли, вот что она означала на самом деле).
А пока Варя с удивлением глядела на новенького. И кстати, когда же будет пробегающе-убегающая девушка в спортивном костюме? И вот она тут: схватила солонку, извинилась, посмотрела на веселого больного, унеслась куда-то, принеслась, поставила солонку на место, посмотрела на Варино сердце из вишневых косточек: “У вас три линии идут от безымянного пальца?”. Снова исчезла. Странная завитушка жизни, есть такие люди — орнамент.
В это время “филин” встретился с Варей взглядом, и она поняла, что веселье слоеное. Там есть вопрос: “Стоит ли жить на свете?”. И есть ответ: “Не стоит”. Однако веселая птичья гримаса надежно заслоняла...
Но почему-то вдруг показалось, что воздуха стало больше! Легко задышалось. Он микро-микро... проявил, а от его внимания уже весь стол расцвел мальво-розами. Это Варя собрала у всех вишневые косточки и пустила куститься и цвести крупные бутоны.
Ночью Варе приснилось, что она танцует в комнате, вдруг ей не стало хватать воздуха, и сверху опустилась огромная рука, которая дает ей этот воздух. Тут Варя захотела поиграть, и рука дала ей плюшевого мишку. Она покачала игрушку и захотела любить руку: стала ласкать ее, гладить, прижимать к щеке, но рука вырвалась. Варя подпрыгнула и поцеловала руку, но та в ответ начала бить ее, и пребольно! Варя молитвенно умоляет руку не бить и просыпается...
Через пять минут она от Надежды узнала кое-что про нового соседа по столу: у него некрасивая фамилия — Дыкин, год назад похоронил жену, умершую родами, на руках два сына-близнеца, ему под тридцать, офицер. Попал сюда с сердечным приступом... Богатые родственники приезжают к нему на машине.
Узнавать что-то об окружающих было ее, Надежды, слабостью. Она так и приговаривала:
— Маленькие слабости большой женщины.
Вскоре, придя из сестринской, она рассказала про Дыкина еще вот что: он зашел к медсестрам с таблетками на ладони и спросил: “Я забыл, как их принимать: под язык, на язык или запить?”.
Варя по привычке пораньше пришла к завтраку и встала у окна с открытой форточкой. Она знала: когда появятся все, форточку закроют. Ну и что... сегодня это уже не важно: дышалось полной грудью и казалось, что так будет всегда. Словно в воздухе счастье переплескивалось. К ней подошел Дыкин и сказал:
— Странная нынче весна: без ручейков... снег в один день ушел в землю.
Издалека высвистывала какая-то птица, подавая сигналы, похожие на дудку спортивного арбитра: фу- фу, фу-фу! Звуки ударялись о стекло, а Дыкин рядом стоит, и все это плюсуется, плюсуется, и на волне стеклянных звуков Варю сносит в сторону, на некую поляну, и словно уже лето... Вдруг появилась пробегающая-убегающая девушка, закрыла форточку.
— А я думала: целуются. Хочется увидеть, как целуются, не в кино, а на самом деле! У вас этрусский профиль, вы знаете? Нос и лоб на одной линии, — она встала на цыпочки, взяла затылок Дыкина в руки и повернула его голову так, чтоб Варе был виден профиль, и улетела.
Варя вопросительно посмотрела на этот профиль, и он ответил:
— Меня зовут Сергей. Я еще вчера заметил, какие у вас длинные зеленые глаза.
Варя сняла очки:
— Без очков глаза не такие длинные. Меня зовут Варя.
— Слушайте, сутки назад я думал, что умираю... а сегодня легче.
