Как они меня — вся эта троица парней — раздражают своей однобокостью! Как они не понимают, что ум только должен быть виден на каком-то фоне. Хорошо, если ум добрый. И талант Бояршинова мог бы быть подобрее. Хотелось, чтобы добро Витьки тоже казалось поумнее. Вот так и мучаюсь с утра до вечера! Родителям об этом написать нельзя: ясно, что мама скажет — на сто лет вперед уже ясно — “Ты, как Агафья Тихоновна: “Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча...”
Ключевое слово напомни: Ницца!
Да и совсем последнее, клянусь, Аллочка! Женя считает, что у меня в голосе есть некий фермент, который сбраживает общение в веселье. Так он сказал мне. Знаешь, хоть я и из профессорской семьи, Женя настолько выше меня, что нужно для компенсации мне еще где-то дачу собственную иметь — в Крыму или на Рижском взморье, что ли. Я прямо представляю, что ты смеешься, читая письмо. На лице у него какая-то недоданность написана, и мне хочется ему все возместить. Но пора и кончать! Я скоро приеду и все тебе расскажу. А ты все, что у тебя накопилось, мне! Оставайся здоровой, попадай во всякие веселые истории и побеждай. Неизменно твоя Лидия Шахецкая.
P.S. Алла, оказывается: все пишут стихи, даже Егор-маленький. Только они у него, как у электронно- вычислительной машины, одни заумные термины (тезаурус, антиномия). Вчера он пьяный читал их:
И звуки аонид звенят,
и вопли резкие цикад...
Ho что я об этом подумала, расскажу при встрече. Ну все, а теперь конец письма на самом деле! Твоя Л.”
Лидия рассеянно взглянула на пол и увидела, что красок медовых уже нет и семейство мышей исчезло.
2
Октябрь был весь в легких морозных намеках — вот среди них она и летала. Лидия выучила длинные списки древнегреческих и древнеримских богов, записалась на факультет общественных профессий, чая мимоходом посвятить себя журналистике, ворвалась в редколлегию стенгазеты “Горьковец”, написала юмористический рифмованный отчет о колхозных трудобуднях в многотиражку “Пермский университет”, втиснулась в творческий кружок “Струны” — пришлось, потому что туда записались Женя и Егор-маленький. Не говоря уже о том, что их всех подрядили ходить по графику вечерами в народную дружину (ДНД).
В один из вечеров, где-то в самом конце октября шли пешком, разнежено плелись, точнее плыли, вычитая всякие ощущения длительности и расстояния. Были Надька, Егор, Женя, Витька Шиманов и Лидия. Неожиданно возле магазина Лидия сказала:
— Зайдем на минутку к Гальке. Я спрошу, когда она Вадика в армию провожает.
Магазин был — ничего особенного. Зато бюст у Гальки был очень особенный. Неведомая сила держала его на плаву. Сверхнаитием парни почувствовали, что этот эффект — навсегда! Через силу отводя глаза, Женя спросил:
— У вас продают жеваную рыбу?
— Ну, если ты любитель, — тебе пожуют и взвесят пару килограммчиков, — Надька собралась, так что ее груди вообще чуть не взвились к потолку, и вот выдала почти гениально. Она не понимала, что никакой юмор здесь не поможет, что по сравнению с Галькиными — все остальные присутствующие пары грудей — это просто плоскогорья.
Лидия почувствовала, что Гальке хочется их всех быстрее спровадить: у нее очередь. Но главное даже не в этом. Лидия еще может пять лет вести рассеянно-творческую жизнь, а ей, Гальке, нужно стоять за прилавком, каждый вечер долго смывать с себя запах рыбы, а потом еще делать контрольные. Пусть техникум, пусть торговый, но она закончит к приходу Вадика из армии. Мимо прошла завотделом в золотых сережках и с золотым кулоном в виде трилистника. “У меня это все будет, будет!” Перед Галькой встал образ кабинета с панелями под морской дуб, промелькнула цепочка событий, которая приводит к этому кабинету (продавец — завотделом — товаровед — директор магазина). И Лидия будет в кабинет к Гальке приходить — на равных. Галька всегда поможет с продуктами!
Лидия в это время увидела, что вместо рыбных консервов за спиной Гальки зеленеет рощица из свежей весенне-чистой зелени.
— Приходите послезавтра в шесть! — сказала Галька. — Сколько вам хека?
— Третий раз уже говорю: два килограмма! — почти кричал покупатель.
— Ладно, пошли! — миролюбиво всех сгреб Витька Шиманов.
Надька сразу закурила и с вызовом, на “вы”, обратилась к Бояршинову:
— Женя, а почему вы спросили именно жеваную рыбу? Уж лучше было спросить про красную рыбу! Получился бы абсурдный юмор, но не унижающий!
Женя вдруг протянул ей три рубля:
— Это тебе! На развитие юмора.
Надька сделала вид, что хочет потушить сигарету об эту зеленую купюру, Женя отдернул руку с трешкой. Он, впрочем, и не рассчитывал, что Надька возьмет деньги.
— Мне хочется кинуть в тебя целой скамейкой, — Женя махнул рукой на скамейку, мимо которой они прошли. — Ты что думаешь: если надела брюки и взяла в рот эту соску (он кивнул на сигарету), то все?! Можешь всех судить?!
Надька только улыбнулась, и Лидия заметила, что видит ее то в зеленом окружении, то в желтом, словно пустыня наступала время от времени за ее спиной...
Витька Шиманов думал: сколько в Надьке такта! Не превратила в ссору этот опасный спор. Дело не в том, что Бояршинов подавляет собеседников, а в том, что он
3
