йог Андрей успел раздеться.
— Дядя Андрей, а правда, что джинсы в Америке дешевые? — кинулась к гостю Настя (может, при нем Ивановы ей не откажут и купят).
— Ты хочешь их иметь, Настя? Но ведь и
— Цвета! А когда я прославлюсь, ты у меня будешь ходить только во французских платьях, как Дороти! Да-да.
Кто бы еще сумел так вырулить из тупикового диалога! Настя — гений общения.
Настя уже сделала набросок Андрея и фломастером рисовала крупинки бороды, йог уверял, что фломастер пахнет спиртом — нельзя ли его выпить тоже?
Педагогика Светы
— Слушай, Миш, если бы не этот проклятый атеизм, окрестить бы Настю... и тогда мысль об аде каждый миг сдерживала бы девочку... Но ведь из партии тебя исключат, меня... с работы выгонят, из школы!..
— Бог — как педагогическое средство! Ты думаешь, что говоришь? Оскорбление просто для Бога... Если уж Бог — то верить, а не так... практически, примитивно, — ты чего, подумай!
— Да... ты прав, что-то я не то... Надо уж простое какое-нибудь средство. Вот попрошу написать ее на бумажке “вспыльчивость” и заставлю сжечь бумажку. На чем сжечь? А на газовой горелке...
И написали, и Настя сожгла и два дня была спокойной. А на третий...
Мама?
— А можно, Цвета, я буду звать тебя мамой?
Света замерла с торжественным лицом дипломата — как при вручении верительных грамот.
— Но... ведь тебя растила же... родила твоя мама! — растерянно отвечала Света. — Надо подумать... немного.
— Чего думать-то! Цвета! Не та мать, которая родила, а та, которая воспитала, правда?
Настя отрывала лепестки от цветка в горшке и слюнями приклеивала себе на ногти: цветочный маникюр.
— Мама так делает, такого цвета! — похвасталась она.
— Какая мама? — переспросила Света.
— Ну, моя мама! Родная мамочка! — любуясь ногтями, отвечала Настя.
Света снова замерла, но с кислым выражением лица — вручение верительных грамот не состоялось. Света вышла в другую комнату, чтобы там незаметно вытереть слезы. Из-под Настиной подушки торчал уголок конверта. Это было письмо от Настиной матери. “Кровиночка моя! Настенька! Милая! Птичье молоко ты мое! Как я по тебе соскучилась! У чужих людей живешь, сиротиночка! Горек хлеб-то чужой, я знаю, милая моя рыбочка! Я о тебе каждый день думаю, звездочка! Алименты я перевела сюда, когда выйду, куклу куплю...” Кто передал ей это? Что теперь делать?
Расисим и опять Настя
Что делать, что делать — вслух бормоча “что делать”, Света прошла на кухню. Настя подсказала:
— В школу сходи. Короче, Расисим просит, чтоб ты зашла. Со мной не соскучишься!
Еще новости! А Свете до вечерней смены час остался. Надо успеть. И она побежала. Расисим — это Раиса Васильевна (в Настином произношении). Она ведет в обе смены, значит, кого-то заменяет. Света внутренне приготовилась ко всему.
— Ваша Настя вчера еще украла у девочки шоколадку. А вы в школу не шли... С первых дней, с рождения надо воспитывать!
— Дело в том, что, когда она родилась, нас не было рядом...
— Что-о?
— Ну, мы — опекуны... Разве вы не знаете?
Расисим вдруг обняла Свету и доверительно засмеялась: когда никто в классе не сознался, она сказала, что сейчас всех на рентген поведет и там просветят животы! Настя сразу созналась.
— Блестящий ход, — рабски восхитилась Света, но сразу же пожалела об этом, потому что Расисим подкачалась энергией в этот миг и с новой силой стала учить Свету:
— Вы ее завтраком не кормите, что ли? Почему она все время есть хочет? — Расисим даже перстом погрозила, как будто Света была перво–классница. — Взяли ребенка, так кормите как следует.
И вдруг Расисим начала странно отдаляться — это Света падала в обморок. К счастью, сзади был подоконник, и она даже увидела краем глаза, как по двору медленно идет кошка, похожая на Безымянку.
— Вам котенок не нужен, Раиса Васильевна? — вдруг спросила она.
— Звонок, мне пора, — ответила та.
Свете тоже было пора бежать на свою работу. И она опять побежала. Успела выдать учебники своим вечерникам, и тут к ней зашла Лю с двойняшками: там, в соседнем магазине, импортные детские футболки дают!
— Ты думаешь, в футболках счастье! У тебя сыновья не читают, а ты все об одежде!
— Ну! Я хотела тебе как лучше!.. — Лю повернулась и пошла, а ее сыновья схватили коробку канцелярских кнопок со стола и, конечно, тут же ее всю рассыпали.
